Пути-дороги
Шрифт:
Переговоры длились несколько минут. Генералу, по всей вероятности, уже давно надоело торчать на этой поляне, и он решил поскорее покончить с дeлом. К тому же он очень боялся внезапного появления русских казаков, что, как он полагал, помешало бы ему сохранить корпус как войсковую единицу. Генерал сказал что-то своему переводчику, и почти немедленно к головной машине подкатил роскошный открытый лимузин.
– Их превосходительство просят господ русских офицеров ехать впереди колонны!
Как раз в это время к головной машине подошел румын, лицо которого разведчикам показалось знакомым. Они всмотрелись и узнали Николае Мукершану. Шахаев приложил руку к пилотке, приветствуя его. Мукершану также узнал разведчиков и, приблизившись к ним, сказал:
– Здравствуйте,
Шахаев, пожимая руку Мукершану, заметил, как генерал поморщился и нетерпеливо завозился в своей машине. Должно быть, то же самое заметил и Мукершану. Он усмехнулся и попрощался с разведчиками.
Шахаев и Ванин спешились, передали своих коней румынским солдатам и, свободно откинувшись на спинку сиденья, устроились в лимузине. Огромная колонна машин, окруженная многочисленной конной свитой, медленно двинулась за Шахаевым и Ваниным. Возле их машины то и дело появлялся бойкий переводчик и сообщал вопросы своего начальника. Генерал беспокоился, нe станут ли советские солдаты разоружать его корпус по дороге, удастся ли господам русским офицерам предотвратить это нежелательное для обеих сторон обстоятельство. Сначала Ванин отвечал терпеливо и вежливо. Но скоро (он даже сам не заметил, когда это произошло!) ему надоели и переводчик и генерал.
– Скажи своему начальнику, что ничего с ним не случится, - уже не придерживаясь принятого в высших сферах изысканного тона, ответил он.
Переводчик ускакал и, к удовольствию Сеньки, больше не появлялся.
Шахаев сидел молча и думал об этой неожиданной встрече с Мукершану, о том, как он расскажет о ней полковнику Демину, который, конечно, пожелает увидеть румынского товарища. Теперь старшему сержанту казалось понятным то, что румынский король уже на третий день наступления советских войск сделал свое заявление, и то, что вот этот ехавший сейчас вслед за ними генерал, который произвел на парторга неприятное впечатление, переходил со своим корпусом на нашу сторону в то время, когда корпус мог бы еще сражаться. Во всем этом Шахаев видел действия таких людей, как Мукершану. Парторг вспомнил из истории, как наша партия в предреволюционные годы посылала в армию своих людей и какие это имело серьезные последствия. Шахаеву было приятно от мысли, что опыт партии, членом которой он состоял, пригодился Мукершану и его товарищам, которых - Шахаев чувствовал это - было немало в румынском корпусе.
Занятый своими мыслями, Шахаев предоставил действовать Сеньке. По мере приближения к нашим войскам беспокойство Ванина стало возрастать. Забаров приказал ему привести весь румынский корпус в район боярской усадьбы в полной сохранности, чтобы со стороны румын не было никаких жалоб. Теперь Ванин сомневался, что ему это удастся. Он видел перед этим, как наши пехотинцы бесцеремонно спешивали румынских кавалеристов и вскакивали на коней. Может произойти то же самое и с его колонной, и тогда их превосходительству придется топать на своих двоих... Поразмыслив хорошенько, Ванин выработал, с согласия Шахаева, свою тактику, коей и воспользовался при виде большой встречной колонны нашей пехоты.
Остановив румын, он вырвался вперед, крикнул:
– Передайте по колонне! Командующий армией приказал: румын не трогать, потому как они будут воевать против немцев на нашей стороне!..
Весть эта мгновенно пронеслась по ротам. Солдаты солидно гудели:
– Разве мы не понимаем?
– Кто их будет трогать, коли они за нас теперь.
– Давно бы надо одуматься.
– Ребята, не безобразничать!
– Знаем без тебя!..
И все-таки, воспользовавшись темнотой, румын помаленьку тревожили.
Но инциденты были ничтожные, и о них все забыли, едва достигли помещичьей усадьбы. Шахаев ушел к разведчикам, а Ванин, разыскав своего начальника, доложил:
– Товарищ майор, в качество "языка" мы с Шахаевым целый румынский корпус привели. Воевать против
– Знаю, слышал. Сейчас доложу генералу.
Со двора доносился шум моторов, людские голоса: туда въезжали машины румынского генералитета. Выглянув в окно, Сизов понял, что произошло.
– Дали мне задачу ваши разведчики, - сказал он вошедшему майору.
– Что я с ними буду делать? Ну уж ладно, посылай генералов ко мне!
Обрадованный благополучным путешествием, румынский корпусной генерал Рупеску подарил лимузин Сеньке. Ванин поблагодарил, распрощался с румынами и, неистово сигналя, помчался прямо на полевую почту: не встретиться с Верой и такой знаменательный для него день и не похвастаться перед ней столь успешным выполнением необычайного задания уже было свыше Сенькиных сил.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Просторный кабинет Сизова был полон румынских генералов и старших офицеров. Они сидели за сервированным длинным столом, сияя золотом и серебром эполет, шнурков, а некоторые - еще и желтыми лысинами. Подбородки у всех были досиня выбриты. Подвыпившие офицеры провозглашали один тост за другим. То и дело раздавались крики:
– Бируинца![37]
– Трэяскэ Армата Рошие![38]
Корпусной генерал Рупеску, сидевший рядом с Сизовым, повернув к комдиву красное жирное лицо, обливаясь потом, непрерывно повторял:
– Фрате бун!.. Фрате бун![39]
Сизов со сдержанной улыбкой кивал головой на излияния толстого, удивительно круглого генерала.
– Господа!
– трудно приподнявшись на короткие, ослабевшие от хорошего вина ноги, хрипло закричал Рупеску.
– Господа! Прошу, господа!.. Реджеле Михай!..
Послышались ленивые, негромкие хлопки. Заглушая их, в комнате раздался звонкий, юношеский восторженный голос молодого румынского офицера:
– За русского солдата, господа! За его здоровье!
– и, чокнувшись со своим соседом, офицер залпом выпил рюмку. Все сделали то же самое. Рупеску бросил косой взгляд на своего раскрасневшегося от бушевавшего в нем юношеского восторга офицера, но ничего не сказал. Потом Рупеску поднялся еще раз и провозгласил новый тост:
– Господин генерал! Господа русские офицеры! Еще вчера мы стояли друг против друга как враги. А сейчас сидим за одним столом как товарищи. Я прошу, господа, выпить за дружбу наших народов. Отныне в отношениях румын и великого русского народа наступила новая эра - эра вечной дружбы и доброго сотрудничества. Завтра мои войска пойдут в бой и будут драться бок о бок с доблестной русской армией против фашистских варваров до полного их уничтожения. Мое правительство, правительство его превосходительства генерала Санатеску,- с видимым удовольствием подчеркнул Рупеску,-приказало мне поддерживать с советским командованием теснейший контакт. Король Михай и Мама Елена преисполнены уважения и признательности к Советскому правительству, к его армии, к русскому народу. Совместно пролитая кровь в борьбе с врагом будет символом нашей нерушимой дружбы. За дружбу, господа!
– генерал торопливо опрокинул свою рюмку, в который уж раз попытался досуха вытереть лысину и торжественно сел, глядя перед собой остановившимися блестящими глазами.
Румынские офицеры смотрели на Сизова, ожидая от него ответного тоста, большинство - с чувством удивления, оттого что находились в одной комнате и чокались с теми, в кого только еще вчера стреляли.
Сизов быстро встал на свои упругие, сильные ноги, сказал коротко:
– За победу, господа!
И снова румыны закричали, звеня стаканами:
– Бируинца!
– Бируинца!
Расчувствовавшись, лезли целоваться с советскими офицерами, которые, улыбаясь, вежливо отстранялись от объятий, несколько охлаждая пыл румын. Рупеску продолжал любезно расхваливать Красную Армию, ее солдат, офицеров и генералов. Склонившись к Сизову, он вдруг сказал: