Пути-дороги

Алексеев Михаил Николаевич

Венгр, принявший ездового за старшего, провел его в горницу, где Кузьмича ждала уже постель. Но спать сибиряку не хотелось, и они разговорились с хозяином, который к тому времени уже успокоился совершенно и так пообвыкся, что то и дело шлепал Кузьмича по плечу своей тяжелой ручищей.

– Видал я у тебя, Янош, под сараем соху. Клячонка небось еле тащит ее. А у нас трактор, - неожиданно похвастался сибиряк.
– Выехал в поле с четырехлемешным - сердце поет, радуется, стало быть...

– Трактора и тут есть... У богатых.

– То я знаю, - солидно подтвердил Кузьмин.
– Да вам-то от этого какая же польза?

– Никакой, - вздохнул крестьянин

и неожиданно спросил: - А земли у тебя, Иван, много?

– Больше, пожалуй, будет, чем у вашего... этого, как его...
– вспоминал Кузьмич, - ну, как его, черта... Газы, что ли?

– Эстергази, - подсказал хозяин.

– Ну да! Он. Так вот, побoлe, чем у него.

– Так ты тоже граф?
– изумился старый мадьяр, подозрительно косясь на просмоленные шаровары ездового и на его заскорузлые руки.

Кузьмич рассмеялся.

– Граф! Нет, брат, нe граф, язви его, а подымай выше!

– Кто же?

Кузьмич помолчал. Потом сказал серьезно:

– А вот угадай!

– Нет, - Янош улыбнулся, - никакой ты не граф, ты наш... крестьянин. Но почему у тебя столько земли? Я слышал, что у вас так... но...

– А вот потому, садовая твоя голова, что живем да работаем мы сообща.

И Кузьмич, поощряемый нетерпеливым любопытством хозяина и еще более нетерпеливым желанием рассказать правду о своей стране, о людях ее, в сбивчивых, но все же ясных и простых выражениях поведал чужестранцу о своем житье-бытье. Мадьяр как завороженный слушал необыкновенную и волнующую повесть старого хлебороба о колхозах, где простой народ стал хозяином своей земли - ему принадлежат все богатства, где человек ценится по его труду...

– И это все правда, Иван? Мы слышали кое-что. Да ведь и другое говорят.
– Руки крестьянина легли на острые плечи Кузьмича, как два тяжелых, необтесанных полена.
– Правда, Кузьмытш?..

– Я уже очень стар, Янош, чтобы говорить неправду.

– А можем... мы у себя... сделать такое?

– Можете, Янош, ежели не будете бояться ваших... Стервогазей.

Беседа длилась долго и закончилась далеко за полночь.

В эту ночь Кузьмичу приснился удивительный сон.

...Сидит он в своей хате и читает за столом книгу. Его молодая жена Глаша прядет шерсть ему, Кузьмичу, на носки. Течет, течет из ее белых проворных рук черной струей нитка и накручивается на жужжащую вьюшку. Одной, быстрой и маленькой, ногой Глаша гоняет колесо прялки, другой - качает зыбку. Зыбка мерно, как волна, плавает из стороны в сторону под бревенчатым потолком, певуче поскрипывая на крючке, а Глаша поет:

Придет серенький волчок, Схватит дочку за бочок...

Голос Глаши светлым и теплым ручьем льется в сердце Кузьмича, приятно бередит грудь. Кузьмич оставляет книгу, хочет подойти к жене, но вместо нее видит Яноша, который качает не зыбку, а рычаг кузнечного горна и просит Кузьмича: "Расскажи, Кузьмытш, как строили вы свою жизнь". Иван начинает рассказывать и...

Сонные видения обрываются. Ездового разбудил вернувшийся старшина и приказал быстро запрягать: предстояло перебраться в другой пункт.

Старый Янош стоял у своих ворот и на прощание махал вслед Кузьмичовой повозке своей шляпой.

– Ишь як подружились вы с ним за одну ночь, - заметил Петр Тарасович, устраиваясь на повозке Кузьмича рядом с молодым разведчиком.
– А мне и не пришлось побалакать с хозяином, - добавил он с сожалением.

Идя по чужой земле, Пинчук пытливо

наблюдал, что творится на ней, как живут тут люди, что было у них плохого и что - хорошего. Встречаясь с местными жителями, больше крестьянами, он подолгу с ними беседовал, при этом всегда испытывая непреодолимое желание научить их всех уму-разуму, наставить на путь истинный, подсказать правильную дорогу. Иногда он увлекался настолько, что Шахаеву приходилось останавливать не в меру расходившегося "голову колгоспу". Петр Тарасович, например, никак не мог согласиться и примириться с тем, что почти вся земля в Румынии засевается кукурузой, а не пшеницей или житом. Он, конечно, понимал, что для румынского крестьянина-единоличника посев пшеницы связан с большим риском. На подобный риск могут отважиться разве только помещики да кулаки. Случись засуха (а она частенько наведывается в эту бедную страну) - пшеница не уродится, и мужик останется с семьей без куска хлеба, ему никто не поможет. Кукуруза же давала урожай в любой год и гарантировала крестьянина по крайней мере от голодной смерти. Пинчук это знал, и все-таки его хозяйственная душа была возмущена таким обстоятельством.

– Колгосп вам надо организовывать!
– решительно высказался он однажды еще в беседе с Александру Бокулеем.
– Трэба вместе робыть, сообща. Берите всю землю в свои руки и организуйте колгосп. Тогда не будете бояться сеять пшеницу и жито!

Петр Тарасович заходил так далеко, что высказывал уже Бокулею свои соображения насчет того, с чего бы он, Пинчук, мог начать строительств артели в селе Гарманешти.

– Поначалу - кооперация, як полагается. А там - и колгосп.

Он даже раздобыл в политотделе дивизии брошюру "О кооперации" В. И. Ленина и с помощью Шахаева да Акима разъяснил содержание этого исторического документа румыну.

Александру Бокулей всегда слушал Пинчука с большим вниманием, однако из слов Тарасовича понимал далеко не все. Пинчук видел это и, чтобы успокоить себя, говорил свое обычное:

– Поймут колысь...

Кое-что нравилось Петру Тарасовичу в этой стране. Дороги, например, да виноградники. Ему казалось, что и в его колхозе можно заняться культивированием винограда. Мысль эта вскоре перешла в крепкое убеждение. Но Пинчук решил отложить это дело до своего возвращения.

"Нe смогут зараз", - подумал он про своих односельчан и шумно вздохнул.

...Кузьмич погонял лошадей, а сам тихо чему-то улыбался. Впрочем, хитро глянувший на него старшина знал чему. У Кузьмича - большая радость. Он вчера разговаривал с начальником политотдела, который пообещал сразу же после войны отпустить сибиряка домой вместе с парой его лошадей. Рассказывая по возвращении из политотдела о своей беседе с полковником, Кузьмич с удовольствием повторял каждое слово начподива.

– Так и сказал: га-ран-тирую! С конягами возвернешься - были бы, мол, живы. Вот, язви тя в корень, дела-то какие! Ну ж и доброй души человек, я тебе скажу. Век не забуду его.

Было хорошо наблюдать, как радуется этот пожилой человек, как молодеет у всех на глазах.

– У него румын тот сидел, как его... Мукершану, кажись, по фамилии-то. И то полковник принял меня. Вот какой он человек!
– продолжал Кузьмич, которому, похоже, доставляло большое удовольствие вспоминать о своем разговоре с начальником политотдела.

– Таких, як наш полковник Демин, мабуть мало, - подтвердил Пинчук.

2

...Всплеск воды возле парторга услышал плывший рядом с Шахаевым Никита Пилюгин.