Пути-дороги
Шрифт:
Маша вышла в коридор умываться. Хозяйка угостила девочку карамелькой в свинцовой бумажке и погладила по льняным волосам.
— Ну что, беленькая, не едет ваша мамка?
— Мамке недосуг, она сено косит. Ей нельзя по гостям, — ответила Маша, прилаживая к зубам свинцовую бумажку из-под карамельки.
— А который тятька лучше, беленькая? Василий Иванович или тот, что в деревне остался? Тот, наверное, молодой, красивый?
— Какой тот? — удивленно подняла голову Маша. — Тятька у нас один… Василий Иванович.
— А
Маша покраснела, уронила свинцовую бумажку и убежала в комнату.
— Чего она меня про какого-то второго тятьку спрашивает? — пожаловалась она брату. — Тятька у нас один, все знают. Ты скажи ей, Колька… Только он больной, ему в городе жить надо.
— Больной, да не той стороной, — невесело усмехнулся Колька и задумался.
Вечером он твердо заявил отцу, что ему пора домой: ребята в деревне, наверное, уже ходят в рощу за грибами, и незачем ему бездельничать в городе.
Отец нахмурился:
— А здесь чем не дом? Живи, привыкай… Скоро мать приедет.
— Не приедет она, лучше не жди, — вырвалось у мальчика.
— А ты помолчи! Чересчур много понимать стал… Умник! — прикрикнул отец и, покосившись на Машу, приказал ей ложиться спать.
Утром Колька не нашел под кроватью своих сапог. Потом обнаружил, что спрятан и пиджак. Только на стене висела Колькина милицейская фуражка.
У Кольки сжались кулаки. Теперь ему все стало ясно. Отец зазвал его и Машу совсем не в гости. Все это было сделано затем, чтобы заставить мать переехать жить в город. И они с Машей сейчас вроде как пленники. Вот отец спрятал даже сапоги и пиджак…
Колька представил себе мать. А вдруг она затосковала без ребят и решила ехать к отцу? Погрузила вещи на подводу, заколотила досками окна, повесила замок на дверь. И может, сейчас уже прощается с соседками…
От таких мыслей Колька даже вздрогнул. Нет, нет, надо скорее ехать в деревню, предупредить мать.
Колька заглянул в шкафчик, где у отца хранились деньги. Денег не было — как видно, их тоже убрал отец.
«Ну пусть! — решил Колька. — Я домой и пешком доберусь… босиком…» И принялся рассовывать по карманам куски хлеба.
Маша захныкала — ей тоже захотелось домой. Колька пообещал, что в первый же базарный день они приедут в город с матерью и заберут ее с собой.
— Да… обманешь меня! — не поверила сестренка.
— Лопни мои глаза! — поклялся Колька. — Я тебя выручу!
С трудом удалось уговорить Машу остаться.
Вечером вернулся отец и, узнав, что Колька ушел домой, очень рассердился и погрозил девочке пальцем.
На другой день он привел Машу в контору и, посадив рядом с собой, положил перед ней лист бумаги и красный с синим карандаш.
— Рисуй что-нибудь…
— А зачем? — удивилась Маша. — Я домой хочу. Скучно у тебя.
Но у отца так сердито зашевелились усы, что Маша не стала больше спорить. Она покорно рисовала домики, рыб, цветы, куклу Надьку. Из глаз подали слезы, и девочка подкрашивала их фиолетовыми чернилами.
Так повторялось день за днем. Маша сидела в конторе рядом с отцом и настороженно прислушивалась к каждому стуку в дверь — вот-вот войдут Колька с мамкой и увезут ее с собой.
Но из колхоза никто не приезжал.
По ночам Маша плохо спала и, кутая в одеяло куклу, принималась горько плакать:
— Бедные мы с тобой… Все нас забыли, все забросили: и мамка и Колька.
Василий уверял Машу, что любит ее, обещал накупить игрушек, сочинял всякие интересные истории, вспоминал забытые сказки. Он сбивался с ног. Утром чуть свет бежал на базар, дома на керосинке готовил завтрак. Все получалось по-мужски, неловко — падали из рук сковородки, подгорала рыба, убегало молоко, капризничала керосинка.
Квартирная хозяйка, розовая и теплая со сна, просовывала в дверь голову и сокрушенно вздыхала:
— Ах, Василий Иванович, Василий Иванович! Все нет вашей супружницы и нет. Ну как это можно, не понимаю… — И, вздохнув, опускала глаза.
«К черту! — свирепел Василий. — Должна же она приехать».
Но Марины все не было.
В воскресенье, когда отец ушел в баню и Маша сидела одна в комнате, неожиданно приехал Колька. Держа в одной руке тяжелую плетеную корзину, закрытую рядном, в другой — бидон с молоком, он с трудом протиснулся в дверь.
Маша бросилась навстречу братишке:
— Ты за мной? Да? Чего ж так долго не ехал? — И она принялась собирать в узелок свои вещи.
— Ты погоди… — остановил ее Колька, вытирая рукавом взмокшее лицо. — Придется тебе еще в городе погостить…
Маша ничего не поняла. Колька принялся объяснять.
В колхозе заболел бригадир Григорий Шабров, и, как видно, надолго. Вместо него бригадиром назначили их мать. Сейчас в колхозе начали убирать хлеб, и мать целыми днями пропадает в поле. Вот она и решила, чтобы Маша пожила до конца уборки у отца, в городе.
Девочка растерянно заморгала глазами:
— Я лучше с тобой буду.
— Нельзя со мной. Я тоже на уборке… колоски собираю, воду подвожу, — сказал Колька и передал сестренке строгий наказ матери: слушаться отца, не капризничать, не плакать, не ходить грязнулей.
Маша обиженно засопела:
— А говорил тоже — выручу!..
— Я бы выручил… Это так мамка захотела, чтобы ты у отца пожила… Ну чего ты, Манька, чего? Мы же приедем… И мамка и я… Недели через три. Ты жди нас… А это вам продукты. — И, развязав корзину, Колька принялся вытаскивать яйца, масло, мясо, пироги.