Пути непроглядные
Шрифт:
Игре опять молчала и не оглядывалась, словно и не помнила о его присутствии. Рольван сердито комкал в руках поводья. Будь с ними Гвейр, он не преминул бы подстрелить к ужину одну из серых уток, что встревоженными стайками вырывались при их приближении из зарослей и с шумом уносились в сторону. Разговорил бы сестру, заставил бы отбросить этот равнодушно-неприязненный вид. Торис отвлек бы Рольвана безыскусной шуткой. Твилл, и тот своим присутствием облегчил бы его одиночество.
В молчании провели они весь день и молчали, остановившись на ночлег. Игре больше не возводила вокруг их стоянки огненной ограды. Заблудившийся призрак, поразивший Гвейра, еще бродил где-то, и, быть может, не он один,
Они не договаривались караулить по очереди, но Игре до глубокой ночи сидела у потухшего костра, а Рольван ложился и засыпал, стараясь даже во сне не терять из виду ее неподвижную фигуру; просыпался от движения, когда она наконец шла устраиваться спать, и до утра больше не позволял себе расслабиться, сидел или лежал, глядя в небо. Неотступные желания, сильно досаждавшие ему днем, по ночам неплохо помогали бороться со сном. Проведай Игре, какими мыслями он тешит себя, лежа от нее на расстоянии вытянутой руки, и это была бы последняя его ночь не только рядом с нею, но и вообще среди живых. По счастью, Верховная дрейвка не обладала способностью понимать мысли, и Рольван предавался своим мечтам, не забывая смотреть и слушать, держа под рукою меч и будучи готовым защитить ее от любой опасности, пусть даже сама Игре и не считает себя нуждающейся в защите.
На второй день болотам пришел конец. Осталась позади укрытая меж двух холмов деревенька – скопление тесных хижин под тростниковыми крышами, общий загон для скота и грубый деревянный идол в стороне от тропы, со следами приношений у подножия. Несколько жителей проводили путников недоверчивыми взглядами. Рольван мог лишь качать головой – глушь и темнота, а ведь стоило-то всего немного отдалиться от наезженных дорог, по которым от города к городу движутся купцы и военные. Правду говорила квирская пословица, что дороги для земли что жилы для тела, разносящие кровь. Потому-то завоеватели не поленились когда-то проложить по всей стране целую сеть из этих жил.
За деревней Игре свернула с тропы и, миновав густые заросли тростника, выехала к ручью, быстрому и звонкому, с совершенно прозрачной водой и каменистым дном. После краткой остановки двинулись дальше вдоль берега, вверх по течению. Ручей весело звенел и переливался, выбегая на открытое пространство, терялся в зарослях травы и один раз исчез под каменной россыпью, но снова появился по другую ее сторону. Вместе с ним путники вступили под своды леса и с ним погрузились в чащу, действительно похожую на заколдованное место из древних сказаний, обиталище богов, чудовищ и дрейвов. Могучие дубы, украшенные кустами омелы, стояли здесь молчаливыми исполинами. В зарослях двигались неясные тени, тут же исчезавшие, стоило только посмотреть в их сторону. Неправдоподобно большие вороны вдруг с резким криком срывались с ветвей над самой головой, заставляя вздрагивать и людей, и лошадей. Рольван украдкой поеживался и старался не спускать глаз с Игре.
С нею происходило что-то – какая-то перемена, он не мог этого понять, лишь знал, чувствовал, что ничего хорошего от этой перемены ждать не следует. Усталая путница, исхудавшая, замученная потерями и непосильным своим колдовством, подозрительная и злая, с каждым новым шагом своей кобылы расправляла плечи, как будто отбрасывала давивший на них груз. Как будто все случившиеся с тех пор, как Рольван впервые встретил ее в тот проклятый день перед Валлем, больше не имело никакого значения. Глупости, сказал он себе, привычка фантазировать до добра не доводит. Но Игре ехала по лесу с гордо поднятой головой – тидира, вступающая в свой замок. Невеста, идущая под венец. Дрейвка, готовая явиться перед лицо своих богов.
Рольван был с нею в древнем святилище, видел ее взывавшей к богам и проклинавшей богов, но ничего подобного он даже представить себе не мог. Это была чужая, незнакомая Игре, и он с пронзительной болью в груди осознавал: все, что связывало их – лишь кровь, страх и опасности, борьба и бесконечная дорога. Во всем этом не было ничего, о чем она не мечтала бы забыть. Он уже поверил было, что сможет заслужить ее прощение и потом, когда-нибудь, добиться ее любви. Он был готов ждать и бороться, выполнять все ее желания и рисковать для нее жизнью, но он не учел одного – Игре ничего из этого не было нужно. Отчаянный план, что пришедший ему на ум бессонной ночью в доме Аски, остался теперь единственной его надеждой.
Они переночевали на берегу все того же ручья, слушая неумолчное пение воды, и всю ночь Рольвану казалось – еще немного, и он различит в этом пении слова. Недобрые слова, которые совсем ему не понравятся. Игре молчала и выглядела еще более отчужденной, чем прежде. К еде она не притронулась. Наутро с первым светом оседлали лошадей и еще до полудня выехали к тому месту, из которого брал свое начало ручей.
На первый взгляд ничего особенного – бегущий с нагромождения замшелых валунов маленький звонкий водопад, заботливо выложенное камнями углубление в земле, словно круглая чаша, в которую бьют солнечные лучи и отражаются ветви растущего у самого края орехового куста.
Рольван сощурился, и рассеянные в воздухе капли сложились в радужный мостик через водопад. Он отвернулся и увидел плоский камень с углублением, со знакомым уже рисунком из квадратов и старые, въевшиеся в камень следы крови. Жертвенник. Невысокий холм, у подножия которого они стояли, был похож на поросший частым кустарником череп. Лес поднимался вокруг неприступной стеной, но на самом холме деревьев не было, кроме старого, засохшего от времени дуба и молодого побега у его корней. От источника вверх по склону, минуя жертвенник, поднималась аккуратно выложенная светлым камнем дорожка.
Игре с сияющими глазами спрыгнула на землю возле жертвенника. Рольван уже почти забыл, как звучит ее голос.
– Эйр-Дан, – сказала она. – Святой источник.
– То самое место…
– Да, – сказала она. – Ты должен уехать, ты обещал!
Три дня назад она не желала больше иметь дела с богами, не желала приезжать сюда. Сейчас ее лицо светилось нетерпением и радостью, как перед долгожданным свиданием. А он, глупец, еще ревновал ее к старухе Аске!
– Игре, – слова получились беспомощными, такими же, каким чувствовал себя он сам. – Как ты будешь здесь одна? Только не говори, что это не мое дело!
Игре ответила без прежней напряженности, даже с улыбкой – так улыбаются нежеланному собеседнику, надеясь поскорей отправить его восвояси:
– Там, – она указала куда-то вверх по склону, – есть все, что нужно.
Рольван молча спешился и пошел вверх по тропе. Плоские камни, обкатанные водой, были, видимо, вынуты когда-то со дна ручья. Заботливая рука какого-то из отшельников выложила ими путь к жилищу, где он прятался от ненастья и ждал появления своих богов. Каменная дорожка взбегала на вершину, минуя сухое дерево, и подобием неровных ступеней спускалась вновь по другую сторону холма, заканчиваясь перед открытым входом – темной дырой в крутом склоне, укрепленной деревянными распорками, чтобы не осыпалась. Пригнувшись, Рольван вошел во внутренность грота.