Пути Предназначения
Шрифт:
Лицо у мальчишки закаменело, а глаза… Такой пустоты и боли Николай не видел ещё никогда.
— Зря молчишь, — мягко сказал ему Николай. — Выговорился бы, поплакал. О мёртвых плакать для мужчины не зазорно, а на душе легче станет.
— Нет.
— Но почему? Думаешь, я смеяться буду над твоим горем?
— Нет, — качнул головой Гюнтер. — Вы не похожи на того, кто способен смеяться над чужой болью. Просто… — Он прикусил губу, отвернулся. — Я поставил себе психоблок, почтенный. Я знаю, что делать это без крайней необходимости нельзя, а самому себе ставить психоблок нельзя вообще никогда, но я не смог выдержать… Нужно было отгородиться от всего этого, не чувствовать, не думать… Иначе я бы сошёл с ума. Есть боль, которую выдержать невозможно. Я поставил психоблок.
— Что это? — не понял Николай.
Гюнтер посмотрел на него с удивлением.
— А разве у вас не было ментальных тренингов?
— Нет. — От растерянности Николай даже забыл спросить, у кого это «у вас».
— Тогда и говорить не о чем.
Гюнтер резко отвернулся, зашагал по мосткам. Поскользнулся на мокром пластике, Николай едва успел подхватить его под руку, чтобы не упал в воду.
Крепко обнял Гюнтера, прижал к себе.
— А ты всё же поплачь. Давай, парень, не зажимай себя. Отпусти боль, пусть уходит хоть слезами, хоть криком.
Гюнтер задрожал. Дыхание стало хриплым, прерывистым, глаза закатились, как в приступе падучей.
— Ты чего? — испугался Николай. Гюнтер не слышал, а спустя мгновение обмяк, выскользнул из рук Николая, свалился на мостки.
— Да ты же… — Николай наклонился, прикоснулся к щеке Гюнтера. Горячая как огонь. — Ой, как скверно, — прошептал Николай. И закричал батракам: — Брезент давайте, быстро!
Батраки положили Гюнтера на брезентовое полотнище, понесли к вагончику старшин.
— Подождите. — Николай взял у Гюнтера мобильник. — Теперь несите. И быстро!
Николай открыл список номеров. Где-то тут был телефон дяди. Судя по всему, это единственный родственник Гюнтера.
Трубку дядя взял после второго гудка.
— Я знакомый вашего племянника, — сказал Николай. — Он заболел. Серьёзно.
— Что с ним? — Голос у дяди твёрдый и властный. Николай оробел.
— Я не знаю, досточтимый, как это в городе по-научному называется. У нас говорят — нервная горячка.
— Поясни, — потребовал дядя.
— Ну это когда от большого горя лихорадкой заболевают. У него ж сестра недавно померла.
— В какой он больнице? — спросил дядя.
— Что вы, досточтимый, в больницу ни в коем случае нельзя! Это же не ноги переломанные, а душа. Из больницы его сразу в дурку отправят и так наширяют всякой дрянью, что Гюнтер на зомби станет похож. По-деревенски, отваром да молитвой лечить надёжнее. Так и сами врачи говорят. Я сейчас доктора из госпиталя вызову, чтобы бром выписал или ещё какое безвредное успокоительное. А дальше пусть знахарка занимается, она и не таких вылечивала. Только это, досточтимый… Вам бы приехать к нему. Я не знаю, чего у вас там повздорилось, но вы же всё равно родня. Нельзя с нервной горячкой одному среди чужих людей оставаться. Нехорошо это.
— Я скоро приеду, — ответил дядя. — Где вы?
Николай объяснил.
— Тут ещё такое дело, досточтимый… Гюнтер сказал, что поставил себе какой-то психоблок.
— Что??? — Ужас, прозвучавший в голосе дяди, напугал Николая до озноба.
— Ну это… Он сказал, чтобы о сестре не думать… Это плохо, досточтимый?
— Очень плохо, сударь. Так плохо, что хуже быть просто не может, — голос у дяди дрожал. — Я вылетаю немедленно. Спасибо.
В трубке запищали отбойные гудки.
Николай сунул телефон в карман формы. От тревоги за Гюнтера сжималось сердце. За эти дни Николай успел привязаться к парню.
Истеричное, трусливое и нервное ожидание пронизывало каждый сантиметр стен Алмазного Города. Император отказывал в аудиенциях, даже сиятельного Панимера и высокочтимого Лолия, своего официального наложника, велел не пускать. Они, как простые придворные, ждали в приёмной.
Адвиаг бросил на дверь императорского кабинета хмурый взгляд. Нужно было срочно вводить в Гирреан армейские силы. Но до тех пор, пока не начнётся открытое вооружённое противодействие, директор не мог сделать это по собственному приказу, обязательно требовалась подпись Максимилиана. А когда восстание начнётся, Бенолии уже ничего не поможет — ни армия, ни сам пресвятой Лаоран.
— И всё-таки доложите государю, — сказал Адвиаг референту. — Дело наиважнейшее и не терпит отлагательств. Речь идёт о безопасности короны.
Референт робко потянулся к селектору. Лолий злорадно усмехнулся и сказал:
— У досточтимого Адвиага любое дело считается причастным к безопасности короны, но ни одно из них не касается Погибельника. А сейчас нет ничего и никого опаснее для священной особы государя. Может ли досточтимый Адвиаг сообщить что-то новое об этом порождении дьявола? Иначе преступно было бы отвлекать государя от его многомудрых размышлений.
Референт отдёрнул руку от селектора, поклонился. Лолия боялись все, даже сиятельный Панимер держался с опаской. Лолий с изощрённой ловкостью подводил вельмож под опалу, а обслугу — под хлыст. Особенно злобным и мстительным наложник становился после того, как император вызывал его в тайную спальню при кабинете. Вчерашний вечер Лолий провёл именно там. За ночь наложник успел полностью придти в себя, и теперь ищет, на ком выместить перенесённое. Учитывая, что развлекался император вдвое дольше обычного, месть Лолия поркой или ссылкой не ограничится. Он постарается затащить свою жертву на «лестницу пяти ступеней», самое суровое из наказаний Алмазного Города. Страшнее его могла быть только казнь, да и то не наверное. Если назначат пройти все пять ступеней, то лучше бы казнили.
Адвиаг смерил фаворита оценивающим взглядом.
— Год назад в Белой комнате на тех же условиях, что и вы, жил другой секретарь, Винсент Фенг. Примесь южночиннийской крови в нём была небольшая, но заметная.
— Ну и что? — с ухмылкой ответил Лолий. — Сейчас в Белой комнате живу я, и это главное.
— Нет, — качнул головой Адвиаг. — Главное то, что тот секретарь был другим.
Максимилиан прогуливался в парке. На три шага позади шёл наложник — смуглый, худощавый и среднерослый, с большими, немного раскосыми чёрными глазами и соблазнительным пухлогубым ртом. Остальная свита держалась в десяти шагах.