Пути в незнаемое. Сборник двадцатый
Шрифт:
Подход «от смеха» позволил Фрейду вскрыть еще одно интересное расстройство регулировки аппарата разума, многократно отраженное в анекдотах и веселых историях, где герой говорит фразы, с очевидностью (для всех, кроме него) противоречащие друг другу. Возвращает герой некогда одолженный котел, а через неделю хозяин котла с обидой говорит ему, что котел оказался с дырой. И герой отвечает, что, во-первых, он котла вообще никогда не брал; во-вторых, котел уже был продырявлен, когда он его брал; в-третьих, он вернул котел целым.
Глупо? Да. Оттого и смешно. Однако это просто доведенное до абсурда очень распространенное явление. Механизм его, правдоподобный и убедительный, предложил Фрейд.
Эти три исключающих друг друга варианта объяснения мгновенно и еще неосознанно возникли в уме героя, как только его спросили о котле. Так работает
Так, может быть, одна из характеристик глупости — именно слабость этого отдела «технического контроля», отсутствие задержки перед барьером проверки и разумного выбора варианта? Если это так, то ведь барьер для задержки можно усилить, упрочить обучением и воспитанием! Вроде бы и не умней становится тогда человек, но глупостей говорит и делает гораздо меньше. Например, глядит человек на живопись или слушает сложную музыку второй раз в жизни, и все его внутренние, убогие пока понятия о прекрасном уверенно подсказывают: «Чушь!» Он вовсе не виновен в непонимании, таким было его воспитание, условия и окружение, в котором он рос. Но в подобных ситуациях становится кристально ясным наличие или отсутствие обработки сознанием инстинктивно вспыхнувших впечатлений. Человек нормального разума успеет и сумеет сообразить, что виной непониманию — он сам, и сознается в этом или промолчит; дурак не только уверенно изречет: «Чушь!» — но и попытается аргументировать. Между двумя видами реакций на непонятное — готовностью понять и отвержением непонятного с порога — лежит явная и характерная граница. Здесь, очевидно, важно, что наличие барьера может быть и следствием воспитания (это необязательно проявление высокого разума), но реакция немедленной вражды к непонятному и чужому — всегда наглядная примета глупости. Природа — повторим мы, не скупясь на благодарность, — необычайно справедлива к своим питомцам: недостаток ума она восполняет агрессивностью, подозрительностью, мнительностью — сторожевым защитным аппаратом.
Второй собеседник — доктор педагогических наук, психолог, много занимавшийся проблемой мышления. Я разговаривал с ныне покойным профессором Пушкиным из Института психологии, автором нескольких книг и множества статей, человеком интересов разнообразных и неожиданных. И вполне неожиданным был его ответ на мой вопрос.
Глупости как особо самостоятельного понятия в психологии нет и быть не может, сказал ученый. Есть понятие об уме, но непрерывный ряд уменьшения умственных способностей нигде не переходит отчетливо за предел, где можно обоснованно ввести понятие «дурак».
Ибо глупость — такое же понятие, как юридическая категория вины. Всегда отыщется сторона, доводы которой будут защищать невиновность (разумность) поступка.
Или выяснится ненаказуемость при наличии вины — неизбежность совершенной глупости. В самом деле, сложность предстающих задач вполне может оказаться выше уровня умственных способностей, подкрепленных опытом и образованием. Вынужденный решать, человек естественно совершает глупость. Но опять-таки — лишь по мнению тех, кто способен решить эту задачу лучше (верней — иначе).
Кроме того, задача может быть вполне доступна уровню разума, но лежать настолько вне главных интересов, что на нее не будет тратиться время и усилия мысли.
Так что понятие глупости — лишь результат сопоставления решений жизненных задач людьми двух разных умственных способностей. А то и просто — двух разных методов или устремлений. На выборе пути и варианта решения властно сказывается глубоко личная прикидка соразмерности цели и средств, личная система нравственных и прочих ценностей. Дон Кихот совершает поступки, которые глупы только по мнению его окружающих и нас, читателей, объединенных приземленным разумением Санчо Пансы, не способных увидеть в мельницах врагов, а в театральных куклах — настоящих злодеев. Но ведь и Рыцарь Печального Образа невысокого мнения о своем оруженосце! Князь Мышкин — идиот во мнении окружающих, но сам он жалеет многих
Этот узел когда-то разрубил Флобер, сказавший, что дураки — это просто все, мыслящие иначе, чем тот, кто оценивает их ум. Готовно следуя такому доступному принципу, обыватель склонен невысоко оценивать разум людей, проходящих мимо своей выгоды (понимая выгоду биологически: спасение жизни, материальный успех, утоление плоти). Но здесь банально ударяться в опровержения.
Кроме того, существуют виды поведения, которые представляются неразумными при взгляде со стороны, однако в истоках, корнях, причинах — не возможности разума и воли человека, а ранее пережитые им жизненные обстоятельства.
Эксперименты американского психофизиолога Зелигмена, сделанные в семидесятых годах нашего века и получившие среди специалистов-исследователей широчайший резонанс, вскрыли еще один чрезвычайный феномен работы мозга — обученную беспомощность.
Как водится, начинали с крыс. Их некоторое время подвергали ударам электрического тока, от которых они не могли найти спасения. После множества попыток избежать ударов и найти выход крысы сдавались. Они становились пассивными, теряли всякий интерес к возможностям спастись и примирялись с безрезультатностью всех попыток. После этого их жизненные обстоятельства менялись: крыс помещали в условия, где удары током продолжались, однако уже была возможность выхода. Крысы пренебрегали возможностью облегчить свою судьбу. Обученный безнадежности, мозг оказывался неспособным к новому поиску и любой инициативе.
Эксперименты продолжались на людях. Испытуемым в течение некоторого времени давались заведомо неразрешимые задачи. Через некоторое время выяснялось, что они значительно хуже справляются и с теми задачами, которые уже имеют решение. Похоже, что мозг как бы обобщает длительный неуспех в конкретных обстоятельствах и резко сокращает свою активность для новых поисков и новых вариантов.
Глупости нет, и каждый прав по-своему. Только один — со своей колокольни, а другой — со своего шестка. Как чрезвычайно яркий пример относительности нашего понимания ума и глупости легко привести выступление известного генерала Гроувза, руководившего в конце второй мировой войны разработкой атомной бомбы. Об этом времени сохранилось много воспоминаний, в том числе и самого Гроувза. Так вот, выступая в Лос-Аламосе перед большой аудиторией старших офицеров охраны и инженерной верхушкой, он сказал им (предупреждая о трудностях общения с той группой великих физиков, что съехались сюда со всего мира): «Послушайте, у вас будет нелегкая работа. Мы собрали здесь весьма дорогой ценой величайшую коллекцию ч о к н у т ы х, какой еще не видывал свет! Вам предстоит опекать их и трудиться с ними».
Надо еще сказать, что слово «чокнутые» — это перевод, а достославный генерал употребил старое, замечательно образное выражение, означающее буквально «битые горшки».
Что добавишь к этой иллюстрации нашего чисто оценочного отношения к разуму другого человека?
Так что глупости как таковой нет, но есть тысячи ее проявлений. Притом размер совершаемой глупости часто прямо пропорционален широте ума, его размаху и творческой одаренности. Сплошь и рядом (молчаливо или вслух) так именуют поступки друг друга обе несогласные стороны. И обе справедливо. Ибо за каждым жизненным решением, за каждой мыслью, вылившейся в действие (или оставшейся просто мыслью), стоит гигантский аппарат обработки информации. Здесь и ситуация окружающей среды, и данные собственно личности (уровень притязаний, способности, характер, система ценностей, ведущие мотивы, прошлый опыт) — все это скажется на личностной окраске решения. Вот припомним, например, систему, предложенную психологом Селфриджем. Он ее назвал «Пандемониум» — в подражание демонам физика Максвелла, которых тот придумал некогда, чтобы образно иллюстрировать физические процессы. Демоны психолога Селфриджа — это некие активные существа (для физиолога — неведомые пока нейронные ансамбли), организующие человеческое мышление. Их четыре группы, этих демонов, и каждая — объект изучения на долгие, неведомо долгие годы.