Пути зла
Шрифт:
– Привет! – сказал я. – Не возражаешь?..
– Конечно нет.
Сажусь на пол рядом с ним, настолько близко, что ощущаю запах мыла. Настолько близко, что вижу капельки пота на его шее, и говорю:
– Сегодня жарко.
Он кивает, не отрывая взгляда от машинки, которую держит в руках.
– Вы здесь работаете? – спрашивает он вдруг.
– Нет, я пациент доктора Цзян.
Его озорное лицо фавна застывает при этих словах.
– Я – тоже, – бормочет он, – наверное.
– Ты разве не знаешь?
– У нас сегодня первый прием.
– Это твоя мамаша?
– Это? Это Николь. Моя мачеха. – Он говорит
– Как тебя звать?
– Джонни Андерсон. А вас?
– Тобес Гаскойн.
Секунду никакой реакции. Потом губы его расплываются в улыбке. А у меня подкашиваются ноги. Я хочу сказать, хочу сказать, ребята, это… этого не выразить словами, понимаете? Свет, пусть будет свет, и был свет, вспышка молнии, удар грома.
– Гаскойн, – произносит он с благоговением. – Какое приятное имя. – И повторяет его медленно, со смаком, как будто сосет конфетку. Внутри у меня все переворачивается и дрожит. Душа медленно покидает мое тело…
– Где ты живешь? – спрашиваю его.
– Корт-Ридж. Номер пятнадцать.
В этих домах фасонные балконы, французские окна, под ними – лужайки. Вот уж никогда не думал, что в один прекрасный день встречусь со своим двойником. И что он так овладеет моим сердцем, как этот мальчик. Корт-Ридж расположен над кладбищем. Господи! Так близко от меня живет дорогой мне человек.
– Джонни, – обращается к нему женщина, та женщина, которая выглядит растерянной, – мачеха. – Пойди сюда, – зовет Николь.
Джонни не двигается, ни слова ей в ответ. Он робко исподлобья смотрит на меня, и я обращаю внимание, какие у него красивые ресницы, шелковистые, трепещущие. Глаза у него голубые. Они очень гармонируют с его светлыми-светлыми волосами. Его лицо – только сейчас понимаю – это не лицо ребенка. Оно не круглое и пухлое, с избытком плоти, которая с возрастом исчезнет, нет, лицо у него узкое и худое. Напряженное. Этот мальчик находится в постоянной тревоге. Волнения съели излишки плоти. Не опуская глаз под моим пристальным взглядом, он слегка покачивает головой. Его взгляд о чем-то говорит мне. Во-первых, о том, что он ни за что не станет повиноваться Николь. Во-вторых…
На его лице снова застывает маска, и мне остается только гадать, что еще хотел сказать мне его взгляд. Я чертовски растерян. Маска из реквизита пекинской оперы: черно-белая, но с красными кругами вокруг глаз и длинным хвостом искусственных волос. Это маска злодея.
Джонни… до сегодняшнего дня это имя не казалось мне привлекательным. Еще пять минут назад не казалось. Теперь же это особенное имя.
Мальчик рассеян, он оглядывается. Черт возьми, он ускользает от меня. Как же завлечь его в ловушку?..
За моей спиной слышу голос Джулии:
– Привет, Джонни, пора познакомиться с Дианой. Тобес, ты не получил моего письма?
Встаю на ноги и оборачиваюсь, заготовив для зеркала улыбку, для практикантки – тоже.
– Какое письмо? – задаю вопрос.
– То, которое я послала тебе, с сообщением, что занятия переносятся на завтра?
Трясу головой.
– О, извини, ты напрасно
– Ничего.
– Завтра сможешь? – спрашивает помощница Дианы. – В то же время, хорошо?
– Ничего не откладывай на завтра, ибо завтра нас, может быть, ждет смерть, – изрекаю я.
Джонни смеется. Я разрушаю устои заведения. Ну, может, не разрушаю, а, образно говоря, только расшатываю. Смех у него мелодичный и приятный, но в нем слышится что-то неожиданное, напоминающее сцену сумасшествия из «Лючии ди Ламмермур». [11]
– Завтра, – повторяю я, но смотрю при этом на Джонни. – Увидимся, – бросаю ему.
Не помню, как я вышел на улицу. Наверное, шел дождь, – вот все, что знаю, а может, и землетрясение в двенадцать баллов, о котором столько толкуют, – это не имеет значения. В моей душе тоже землетрясение, многократно усиленное извержение вулкана грохотом прибоя. Такой вот каприз природы.
11
«Лючия ди Ламмермур» – опера итальянского композитора Гаэтано Доницетти (1797–1848).
Болтаюсь по автостоянке, не рискуя закурить, потому что меня может увидеть доктор Диана. А если я отойду подальше от ее глаз, то пропущу его. Я имею в виду Джонни. (Когда я рассказываю о «нем», говорю «он» и т. д., то с сегодняшнего дня знайте, что речь идет о Джонни.)
В конце концов они появляются, он и женщина. Садятся в машину и уезжают. Я вскакиваю на свой велик и следую за ними.
Поначалу это легко: женщина едет очень медленно, а дорога ровная. Ноги у меня сильные, потому что я тренируюсь и много езжу на велосипеде. У моего велика удобное мягкое сиденье и великолепные шестерни, «шимано», 300 LX класса. Дорога вьется вдоль берега. Солнечно и жарко. Жалею, что так много напялил на себя, собираясь к доктору Диане.
Позор, что забыл о переносе занятий.
Позор, что сказал, что забыл.
На самом деле забыл?
Не знаю. Вспоминаю, что это дневник: могу дать прочитать его, а могу писать только для себя.
Женщина сворачивает вправо, к удаленной от центра части города. Но не увеличивает скорости, что очень мило с ее стороны. Хороший это район: подстриженные лужайки, качели на террасах, узкие подъездные дорожки для одной машины, узкие тротуары для одной семьи. Никаких оград: они выглядели бы негостеприимно. Но множество клумб и низкорослых деревьев надежно охраняют хозяев от непрошеных гостей. Держусь на расстоянии в четверть мили от едущей впереди машины, желтовато-коричневой «инфинити». Мне не видно, что происходит внутри. Сильнее нажимаю на педали, увеличиваю скорость, хочу разглядеть.
И тут – катастрофа.
Вместо того, чтобы продолжить путь по скоростной автостраде, женщина сворачивает влево. Она захотела проехать в центр по Никозиа-Драйв. Черт побери! Погоди-ка…
Подсознательно начинаю понимать эту женщину, процесс познания начался в ту самую минуту, когда я убедился, как сильно Джонни ненавидит ее. Теперь она снова увеличит скорость, потому что направляется в гетто. Она побоялась ехать по скоростной автостраде из-за всех этих потенциальных ублюдков, которые могут подрезать ей путь. Через гетто можно быстрее миновать все опасные места.