Путин. В зеркале «Изборского клуба»
Шрифт:
Причин того, что это не произошло, две.
Отсутствие обратной связи между субъектом и объектом управления. Важные и актуальные инициативы, выдвинутые снизу, вязнут в бюрократическом болоте и не доходят до реализации.
Отсутствие необходимого контроля. Решение принято, указания даны, но… ничего не делается. Чиновники, провалившие важное дело, остаются на своих местах или переводятся на более важные должности. До недавнего времени, по оценкам экспертов, выполнялось 5 % решений, принимаемых президентом РФ. В. В. Путин на транслировавшихся по телевидению совещаниях упрекал министров в низкой исполнительской дисциплине. Но воз и ныне там. Остаётся надеяться на перемены к лучшему.
Посмотрим на причины многолетнего неиспользования достижений
Для технического прогресса, создания и использования новых технологий и изобретений (инноваций) должен быть замкнут круг воспроизводства инноваций: анализ и прогноз развития научно-технической и социальной сферы, проектирование будущего => стратегическое планирование и целеполагание => фундаментальные исследования и подготовка кадров (условно говоря, они стоят рубль) => прикладные исследования и разработки (здесь делается 3/4 всех изобретений, и стоит этот сектор, условно же, 10 рублей) => создание массовых технологий и вывод их на рынок (это удел крупных высокотехнологичных фирм, который обходится в условные 100 рублей) => реализация новых товаров, услуг или полученных возможностей => вложение доли средств в упомянутые аналитические, образовательные, научные секторы => анализ и прогноз научно-технической и социальной сферы, проектирование будущего с учётом достигнутого.
Именно движение этого «инновационного автомобиля» позволяет обновлять экономику, повышать качество жизни, занимать достойное место в мировом разделении труда. Конкуренция в мировой научно-технической сфере очень острая. Здесь уместен образ «странного места» из сказки Льюиса Кэррола, в котором для того, чтобы оставаться на месте, надо очень быстро бежать, а для того, чтобы двигаться вперёд, следовало бежать в десять раз быстрее.
Прикладные разработки — двигатель «инновационного автомобиля» — были по большой части развалены в «лихие 90-е». Крупных высокотехнологических компаний — «колес» этой машины, ориентированных на развитие новых технологий и отвечающих за их использование, — в России практически нет. Без них мелким и средним компаниям остаются очень небольшие секторы рынка или «работа на зарубежного дядю». Двадцатилетний опыт показал, что последнее очень невыгодно, а часто просто разрушительно. Вырасти же мелким инновационным компаниям в крупные не позволяет экономическая реальность России. Достаточно напомнить, что российские банки зачастую готовы финансировать инновационные фирмы под 20 % годовых и выше, в то время как обрабатывающая промышленность выживает, когда процент по кредиту ниже 12 %, а высокотехнологичный сектор, ориентированный на инновации, — ниже 3–4 %. В этих условиях призывы развивать инновационную экономику выглядят неубедительно. Без «двигателя» и «колес» инновационный автомобиль не поедет, сколько ни заливай в его бензобаки инвестиций. Попытки же латать дыры: «Сколково», «Роснано», Курчатовский НБИК-центр, технопарк «Воробьёвы горы», ВШЭ, — очень напоминают «телефон старика Хоттабыча», сделанный из чистого золота, но неспособный работать. Масштабные прикладные исследования придётся возрождать, а крупные высокотехнологичные компании, предъявляющие спрос на инновации, — и создавать.
Поэтому стоит взглянуть на будущее российской науки и через призму идеологии, неотделимой от долгосрочного прогноза, от образа желаемого будущего.
В 1990-е годы правительством Ельцина-Гайдара был взят курс на деиндустриализацию России, на её превращение в сырьевого донора развитых стран. Заявлялось, что всё нужное мы и так купим за нефтедоллары, что наука у нас серая, производящая экономика неконкурентоспособная, поэтому отрасли реального сектора уничтожались, а финансирование Академии наук было сокращено почти в 20 раз. Действительно, для «колониальной» социально-экономической модели не нужны ни полноценная современная наука, ни качественное образование, ни собственное высокотехнологичное производство. Отто фон Бисмарк, сыгравший огромную роль в судьбе Германии, говорил, что войны выигрывают приходской священник и школьный учитель. Но если страна признала своё поражение и смирилась с ним, то ей остаётся брать то, что дают победители, неукоснительно следуя их «рекомендациям». И это мнение до сих пор ясно прослеживается во многих действиях российского правительства. Первые рекомендации ликвидировать Российскую академию наук прозвучали в документах Организации по экономическому сотрудничеству и развитию (ОЭСР) ещё в 1993 году. Они же оказались положены в основу реализованной в 2013 году инициативы Медведева-Голодец-Ливанова (далее — МГЛ) по ликвидации Российской академии наук.
Однако есть и другое направление развития, заявляемое и реализуемое президентом РФ. Это — курс на обретение «реального», а не бумажного суверенитета в ключевых сферах жизнедеятельности. В его рамках происходит масштабное перевооружение российской армии и возрождение оборонно-промышленного комплекса, обновляется инфраструктура, вкладываются усилия в повышение конкурентоспособности страны в мире. Это значит, что завтрашний день страны будет сильно отличаться от сегодняшнего. Поэтому России потребуется сильная современная наука.
Быть, а не казаться
Делайте в своей работе, в жизни только самое главное, иначе второстепенное, хотя и нужное, легко заполнит всё ваше время, возьмёт все силы и до главного не дойдёте.
Сильная сторона отечественной науки состоит в том, что она не раз помогала в прошлом и может помочь сейчас в решении ключевых проблем, которые стоят перед обществом и государством на крутых поворотах отечественной истории.
За последние 20 лет от российской науки требовали в основном того, что не имеет никакого отношения к её главным функциям — сократить число исследователей вдвое, увеличить цитируемость, повысить эффективность использования государственного имущества, переданного институтам в оперативное управление, организовать работу, как на Западе, и т. д. Абсурдность, нелепость и разрушительный характер этих (к сожалению, уже выполненных) требований понятен практически всему научному сообществу, но донести его коллективное мнение до лиц, принимающих решения, не удаётся. Да и о каком «увеличении цитируемости» можно говорить, если безжалостно «отреформированная» РАН занимала первое место в мире по числу опубликованных статей на каждый миллион рублей. Тем более — разве для общества важно именно «поголовье статей»?
Какие же задачи должна решать российская наука, если страна, говоря словами президента, будет «подниматься с колен»?
Разработка стратегии освоения Арктики
Нашу цивилизацию, Мир России, нельзя отнести ни к Западу, ни к Востоку. Скорее мы — цивилизация Севера, развивающаяся в экстремальных географических условиях. Две трети территории Российской Федерации расположены в зоне вечной мерзлоты. За полярным кругом находятся важнейшие минеральные ресурсы страны. Ямало-Ненецкий автономный округ обеспечивает 92 % добычи российского газа (в его гимне есть строки «Крылья России — наш гордый Ямал»). Наука должна помочь эффективной добыче, использованию и защите ресурсов российской Арктики.
Для того чтобы наша страна была едина и успешна, её граждане «от Москвы до самых до окраин» должны иметь возможность жить долго и счастливо. Но в столице или в Самаре вероятность для мужчины умереть максимальна на 56-м году жизни, в Сургуте на 46-м. Дело — в низкой влажности, ведущей к обезвоживанию организма, пересыханию бронхов и к полярной астме… Биофизики из Сургута нашли пути решения этой проблемы. Чтобы его реализовать, нужно другое жильё, другая организация быта и работы. Пока их не слышат, но сейчас многое меняется…
Проблемы Севера — это, прежде всего, огромные расстояния. Прокладывать железные дороги по вечной мерзлоте очень трудно. Аэродромы в этой зоне крайне дороги. Кроме того, самолёты летают на керосине, который доставлять на Север нелегко и очень накладно… Решением стал бы воздушный аппарат, которому не нужны были бы аэродромы и который мог бы летать на газе. И такой аппарат — ЭКИП (экология и прогресс) — своеобразная «летающая тарелка» — был создан на излёте советской эпохи. В последние годы энтузиасты вложили немало усилий, чтобы поднять его в воздух и начать использовать. Он очень нужен стране. Но бюрократия пока оказывается сильнее…