Пьяная Россия. Том третий
Шрифт:
– Только не монастырский! – вскрикнули в один голос, строители.
– Вы чего, мужики? – удивился Васильич. – У нас заказ от частного лица, загородный дом надо построить!
– Какое счастье, – сиронизировал Шабашкин.
Взявшись за руки, Сашок с Катей, сошли со ступенек крыльца конторы.
– Катя, а в монастыре-то розыск объявят! – сказал ей вслед Тарасыч.
– Не объявят! – не поворачивая головы и глядя только на Сашка, ответила Катя. – Я настоятельнице нагрубила и ударом на удар ответила, она меня прочь из монастыря выгнала!
– Когда
– А, когда вам отец Павел вещи тащил, тогда и успела!
– Скоро у нас свадьба! – доверительно произнес, Сашок.
– Свадьба? – переспросил Васильич, присоединяясь к бригаде Тарасыча и потирая руки. – То-то погуляем!
P. S. Через два дня, бригада Тарасыча поселившись в строительном вагончике не спеша принялась строить дом для обыкновенного бизнесмена, даже не задумывавшегося о мистике и ограничении в пище. Напротив, он возил строителям мясные деликатесы и с удовольствием рассказывал сказки о своих поездках в заморские страны.
Катя вошла в дом Сашка невестой, и пока тянулись установленные загсом до свадьбы дни ожидания, начала шить себе свадебное платье. С матерью жениха она подружилась сразу и начала звать ее мамой, а мама называла Катеньку дочкой и была рада, что ее тридцатилетний оболтус, сын, наконец-то женится. Катя и ей принялась шить красивое платье, справедливо полагая, что таланту надо дать ход. Через некоторое время она поступила на работу, устроилась швеей на городскую швейную фабрику и сразу же была отмечена начальством, как необыкновенно талантливая, способная работница с перспективами роста.
О настоятельнице монастыря строители не забыли, а накатали письмо к Патриарху всея Руси, приводя в письме доказательства и умоляя разобраться в ситуации, но ответа так и не получили. Однако в один день Шабашкин столкнулся в городе с отцом Петром. Нацепив дорожное платье, с рюкзаком за плечами, он пробирался в мужской монастырь на окраину города. Узнав Шабашкина, отец Петр сердечно улыбнулся товарищу и позвал приходить в гости, впрочем, при этом он наотрез отказался говорить о матери Леониде…
Черная дыра
Начало
Поселок, с удивительным названием «Начало» раскинулся возле обширного леса. Лес влиял на жизнь людей так, что дня не проходило без экивоков в сторону величаво покачивающихся сосен и боязливого шепота жителей деревни о неведомых силах, сосредоточившихся где-то в глубинах леса.
Выходя ранним утром на крыльцо дома, любой, самый смелый человек бросал взгляд, прежде всего в сторону видневшихся с каждой точки обжитого пространства верхушек деревьев. Наименее смелый крестился, вслух призывая на помощь ангелов, архангелов.
Все напрасно! В народе лес так и прозвали «Черной» дырой. У самого края, нарисованные от руки, появились предупредительные знаки:
«Здесь пропал человек!»
И любопытствующие могли в деталях рассмотреть курносые и европейские лица, старые и молодые, одним словом, разные, смотрели с печальными улыбками с фотографий, наклеенных прямо на знаки.
К знакам несли охапки цветов. Врывали возле деревянные кресты. Поселковые вздыхали, кресты появлялись после года ожидания и поисков, пропавших без вести.
Иногда в поселке поднимался вой. Приезжали военнослужащие и вместе с местной милицией прочесывали часть леса, растягиваясь цепью и беспрестанно перекликаясь, аукаясь. Происходило это, когда пропадали дети.
Дети терялись в дебрях леса всегда по пять, а иной раз и по десять человек. Но бесследно, никогда не находили, никого! И даже поисковые собаки, взяв след, пробежав недолго, вглубь леса, останавливались, кружили на месте и, задрав головы кверху, принимались выть, будто дети могли вот так запросто улететь на небо.
В лесу не водилось зверья, никакого! Изредка, правда, из гущи деревьев вырывалась сорока и, взгромоздившись на крышу чьего-нибудь дома, напугано трещала до тех пор, пока не сядет солнце.
Местные наблюдали за стаей черных ворон свивших гнезда на старых тополях, над кладбищем. Хитрые бестии даже в зимние голодные дни не решались подлететь к лесу, где худо-бедно, но можно было бы разжиться кедровыми орешками, расковырять сосновые или еловые шишки, полакомиться вкусными ядрышками, а мотались по дворам, выпрашивая крошки хлеба у милосердных старух.
И перелетные птицы, словно безумные, садились прямо посреди маленького поселкового пруда, так называемого, пожарного водоема. Тогда, молодые мамочки вели своих отпрысков поглядеть на диких лебедей, уток, гусей и разных пернатых, словно в городской зоопарк. Птицы поднимали панический гвалт при виде людей, но не улетали, некоторые еще и кормились, с удовольствием заглатывая комки белого хлеба, что кидали им дети.
Слава о непонятном явлении, связанном с исчезновением людей летела далеко-далеко, за пределы района, области, разносилась по всей России со скоростью сплетен, передаваемых, как известно, из уст в уста.
Тогда наезжали телевизионщики, и бывало несколько съемочных групп, отважно лезли в дебри леса, но всегда ретировались, никому ничего не сказав, да и вообще перестав разговаривать, покидали поселок в своих чудных мини-автобусах и жители видели остекленевшие глаза некоторых журналистов. Что они наблюдали в лесу, никто не знал, ни один отснятый журналистами материал на экране телевизоров так и не был показан.
Страхолюдина
Лишь один человек, лесничий, дед Паша, ходил в лес беспрепятственно. Выглядел он так себе, в народе его прозвали «страхолюдиной». Весь заросший седой лохматой бородищей, всегда с дубинкой наперевес и дробовиком за плечом, всегда в кирзовых сапогах и брезентовой пятнистой форме, он угрюмо взирал сверху вниз на рыдающих возле его ног матерей пропавших детей.