Пять баксов для доктора Брауна
Шрифт:
– Нет, ну а что? – оробел Дюк.
– Что-что, – компаньон, не удержавшись, протянул руку, нажал резиновую грушу и на полке подпрыгнул один из десятка ослов, – так оно и было!
Все еще хихикая, искатели приключений двинулись дальше: мимо узорчатого кукольного пианино, рядом с которым висела скрипка и какой-то непонятный (но явно громкий) инструмент – то ли дудка, то ли волынка; мимо грифельных досок, крокетные шаров, кеглей и «Забрось шар»; мимо ковровых мячей, досок для «Солитер», «Карамболь и крокиноль», шахмат и мишеней. Мимо полок, заставленных грустными плюшевыми мишками, звонками, резиновыми молотками, трещотками и всяческими погремушками. Две
– Уже теплее, – сказал Дюк, не спеша, однако, двигаться с места.
Искатели приключений покосились на хозяина, потрогать ничего не рискнули, а только вполголоса обстреляли друг друга из сложенных у бедра пальцев.
Следующую полку бороздила игрушечная флотилия: боты и линкоры, паруса и мачты, флаги и пушки... имена, правда, могли быть поприличнее. Кто, к примеру, придумал назвать линкор «Ныряльщиком»?
Пройдя еще немного вперед, компаньоны дружно выдохнули:
– Вот оно!
В самой глубине магазина находился небольшой закуток, ради которого, собственно, только и стоило сюда зайти: сплошь колеса и колесики, шестеренки, ручки, рычаги, трубы и ажурные прорези в блестящих корпусах, – все никель, медь и полированное дерево. Здесь были паровозы, пароходы и пожарные машины с паровым двигателем; мельница с комплектом моторов, один из которых был электрический; паровые моторы отдельно, еще какой-то мотор, на подставке красного дерева, очень похожий на звонок, потом непонятный «якорный»; индукторы, «волшебные фонари» с набором стереоскопических картинок, кинематографы четырех видов; безлошадный экипаж, где на козлах дергал за рычаги господин в цилиндре, и, наконец, «волшебный магнит».
– Четыре, – бормотали искатели приключений, – семь пятьдесят... двенадцать... восемнадцать...
– ...двадцать четыре, сорок один и пятьдесят два, – упавшим голосом закончил Джейк.
Дюк передернул плечами.
– Да ну, – сказал он, – зачем все это людям, которые очень скоро будут бороздить море на настоящем корабле? Пойдем-ка, компаньон, поужинаем по-человечески, примем ванну и...
Хозяин магазина многозначительно прокашлялся.
– Подожди-ка, – сказал Джейк компаньону и спросил:
– Есть у вас мультископ?
Выставленные на прилавок трубки были совсем не похожи на те, что видел во сне искатель приключений. Их, собственно, было всего две: обе обтянуты темно-синей шелковой бумагой, обе покрывал тонкий золотой узор. Только на одной он был арабский, как с обложки сказок «Тысячи и одной ночи», а на второй – знаки Зодиака.
– Восемьдесят центов, один доллар шестьдесят или три двадцать, в зависимости от размера, – сухо сообщил продавец.
– Господи ты Боже мой, – пробормотал Дюк недовольно, глядя, как компаньон завороженно прилип к окуляру. – Зачем?
– Что значит «зачем»? – отозвался Джейк. – Затем, что это как сказка. Как мечта. Как цветной...
Он не договорил, сунул компаньону вторую трубку.
– Понятно, – Дюк прихмурил черную бровь, приставляя окуляр к глазу, – впечатлительный мистер Саммерс насмотрелся пророческих снов.
– Сам ты «пророческих»! – обиделся Джейк, не отрываясь, впрочем, от созерцания цветных узоров. – Нет никаких пророческих. Но бывают...
Искатель приключений встряхнул мультископ.
– Бывают, знаете ли, довольно любопытные совпадения...
Дюк вздохнул и поставил мультископ на прилавок.
– Ну как тут не купить ребенку игрушку, – проворчал он, доставая бумажник. – Ведь до ночи проторчишь! Заверните ему маленький, за восемьдесят центов.
И добавил себе под нос:
– На счастье.
Искатели приключений вышли на улицу, устало таща багаж. Темнело. В густых сумерках чернели зубчатые листья берез и вязов. Между деревьями один за другим загорались уличные фонари. В освещенных окнах встречных домов время от времени попадались незадернутые занавески и тогда окна превращались в театральную сцену: в одном царил голубой полумрак от лампы в шелковом абажуре, стоявшей на комоде. Цветочные обои густо покрывали фотографии в овальных рамах. А у круглого столика, придвинув поближе плетеные кресла, две женщины склонили головы над каким-то рукоделием.
Компаньонам даже почти удалось различить узор на занавесках у дверей, и то, что на столе стоят две чашки на блюдцах, лежат стопкой книги и тоже какие-то фотографии стоят в рамах; и то, что у одной женщины платье простое, серое, с черным бантом у воротника, а у второй – в коричневую клетку. В точности, как у сестер Саммерс.
В другом – оживленно беседовала за столом большая семья. Горели на скатерти свечи в серебряных подсвечниках, в вазе стоял букет гвоздик. По стенам были развешаны картины и фотографии, на верхних полках расставлены декоративные тарелки. А в центре стола сидел мальчик лет семи-восьми: стриженый затылок отражается в зеркале тяжелого трюми, пухлые пальцы подпирают щеки, глаза тоскливо смотрят поверх пламени свечи.
– По-моему, он нас видит, – задумчиво сказал Дюк.
– Мы его тоже видим, – проворчал усталый, как собака, Джейк.
Искатели приключений махнули мальчишке, но то ли тот действительно их не видел, то ли, может быть, решил, что не ему, но только ничем не выдал, что заметил.
Глава одиннадцатая,
в которой двое джентльменов
сочиняют церковный гимн
Я себя чувствую привидением, – сообщил Дюк.
И вот, наконец, джентльменам воссияла вывеска «Отель «Уинчендон» и три больших освещенных квадрата. «Полировочный салон, комната номер пять», – сообщали золотые буквы на стекле тяжелых дверей. Ниже написанное от руки объявление предлагало «специальный однокоробочный патентованный кожаный полировщик за десять центов». Справа от входа в «Отель «Уинчендон» один на другом громоздились рекламные щиты: «Столовая для дам – вверх по лестнице», сообщало одно. «Мы почистим, отутюжим и натянем на болванки все виды шляп, пока вы ждете», – обещало другое.
Разглядывая надписи, компаньоны не сразу заметили парнишку примерно своих лет в гостиничной униформе. Тот стоял, сохраняя безграничное спокойствие на усталом лице под форменной фуражкой. На него, может, вообще никто не обратил бы внимания, но в саквояже была бритва, а верхнюю губу парня украшали почти настоящие усы. Не очень, может быть, густые, но вполне заметные. Гораздо заметнее, например, чем то, что росло на щеках и под носом мистера Маллоу. Не говоря уже про мистера Саммерса, у которого вообще растительность на щеках была заметна только в солнечную погоду, и была вдобавок мягкой, жидкой и рыжеватой.