Пять из пяти
Шрифт:
Или нет?
— Ты чего шумишь? — спросила Вероника.
— Да вот…
Странно. На ней было лишь куртка охранника. Серая куртка. Но в странных, бурых пятнах.
— Тебя потерял.
— Соскучился?
Вероника зябко поёжилась и плотней запахнула куртку.
"Мёрнет? С чего бы это?"
Взгляд у неё стал каким-то другим. Без прежнего остервенения, бесшабашности, сменяющейся тёмным провалом, пустотой. Без середины, перехода — всплеск и тьма.
А теперь глаза её были печальны и был в них ещё испуг.
— А
"В десять?"
— Может, раньше. Ждала. Может, придёт кто, покормит. Или на репетицию позовёт. Никто не пришёл. Ждала, ждала… Потом погулять решила. Мимо твоей клетки прошла… Ты, Хорёк, беспокойно спал. Рычал во сне, хрипел, метался…
"Так ведь си сны какие!"
— Я уж решила тебя не будить. Дай, думаю, к ребятам в каморку их дежурную зайду. Может, анекдот какой расскажут… Ты знаешь, дня вда или три назад много новых охранников набрали. Молодые такие ребята, весёлые… Не то, что эти, прежние. Старые зануды! Ходили тут, ныли, трясли задницами… Так, пошла я…
Она замолчала. Теребила пуговицу на куртке.
— И что? — спросил я. — Никого нет?
Она кивнула.
— Никого, Хорёк. Не знаю, я всего не видела… Тут много помещений… Но мне кажется, что только мы одни и остались. Ты да я. А ещё… Ты не ходил? Не смотрел? Не выходил из нашего блока?
— Нет, — ответил я.
И почувствовал, что она потихоньку начинает дрожать. Холодной, мелкой, изматывающей дрожью.
"Заболела, что ли?"
— Там стены…
Ей как будто стало трудно дышать. Она то отдёргивала ворот, то снова, сжимая в складки ткань, закрывала его плотней.
— Там стены, Хорёк…
— Что стены? Вероника, я не гулял. Не выходил из нашего блока. Что там?
— Там все стены в крови, — произнесла, наконец, она. — На высоту человеческого роста. Моего роста… Или даже выше. Там…
— Краска? — не слишком уверенно предположил я. — Может, перфоманс какой… Творческий, так сказать…
— Кровь! — закричала Вероника. — Кровь! Что я, с краской её спутаю? И запах! Тошнит от него! Тошнит! Я никогда столько крови не видела. И ещё… там какие-то куски, куски… тел. Как будто разорваны… Местами валяются… Я обходила, обходила стороной. А они лежат там! Лежат!
— Ну и что?
Она замолчала и посмотрела на меня с испугом.
— Как — что? Здесь было ночью, что-то было! Мы не слышали — а было. Куда все подевались? Куда пропали? Что с ними стало?
— Не знаю, — ответил я. — Кровь, куски тел… Ты что, на сцене этого не видела? И сама не собиралсь таким же куском стать? Собиралсь ведь! Так чего теперь пугаться?
— Как чего?
Она смотрела на меня с недоумением.
— Но ведь убивали же…
— Правильно, — сказал я. — Так и должно быть. И до этого убивали. И нас должны были убить. Тебя, например, сегодня. Меня — через два дня. Что новго ту увидела? Разве что крови чуть больше прежнего. Так что из того?
— Ну, ты!..
— Просто представление, видимо, состоялось не на сцене, — заключил я. — И на забыли… Забыли пригласить. Быть может…
"А что ещё придумать?"
— …кто-то решил, что клуб своё отыграл. Или решил устроить большое, очень большое представление…
— А мы? — обиженно спросила Вероника. — Не достойны?
Я пожал плечами.
"Кто бы мне ответил на этот вопрос… Неужели действительно не достойны?"
— Это нам решать, — сказал я. — Мы попали в клуб и нас уже не вытолкнуть вон. Мы ведь не выйдем на улицу?
— Не знаю…
Вероника всхлипнула.
— Ну как же так?.. Я ведь хотела…
"А я? Тоже хотел. Ничего… мы ещё здесь, мы-то ещё в клубе!"
— Пойдём, — сказал я.
Она вытерла слёзы и посмотрела на меня недоверчиво и как-то отстранённо.
— Куда? — раздражённо спросила она. — Сам погулять хочешь? Спасибо, без меня! Без меня! Это не сцена, не сцена… Я не хочу!
Я схватил её за руку.
— Пусти!
Она попыталсь вырваться, куртка распахнулась…
"Чёрт!"
У неё и на животе были шрамы! Но только… От скальпеля, что ли?
— Чего смотришь? — спросила она.
Я отпустил её руку.
— Доволен? Красивая я?
Она снова запахнула куртку.
— Ты бы хоть вниз что-нибудь поддела. Простудишься…
— Не твоё дело!
— А шрамы-то? — почему-то не выдержал и спросил я.
"Сейчас-то что спрашивать? До того ли теперь, до шрамов ли её?"
— Узнать хочешь?
Она скривилась презрительно.
— Может, пожалеешь меня? Ладно, скажу. Ребёнок…
— Хватит! — крикнул я. — Ничего не хочу знать! Пошли!
— Да куда? Куда идти нам?
— Мы — актёры, — ответил я. — Куда нам идти? На сцену, конечно…
Мы стояли на сцене. Зал был пуст и тих.
Лампы, люстры, прожектора погашены.
По пути мы собрали разбросанные по коридорам тряпки (боже мой, там и в самом деле стены, пол, местами и потолок не вымазаны даже — густым слоем выграшены кровью, свежей кровью!), рваные рубашки, куртки, разлетевшиеся бумажные листки…. И много ещё чего.
И принесли это сюда, на сцену.
В незапертой гримёрной (на зеркале — те же красные капли, зеркало густо забрызгано красным) я раздобыл два тюбика с краской (кажется, один тюбик — с синей, второй — с зелёной).
В каморке охранников мы поживились спичками и двумя столовыми ножами. Хотели ещё что-то найти для представления…
Но запах! Он просто сводил с ума, невозможно было выдержать.
Я боялся, что потеряю сознание и не смогу выступить. Или — что потеряет сознание Вероника и тогда её придётся тащить в зал на руках, а смогу ли, при своей-то слабости, это сделать… Едва ли.