Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна
Шрифт:
— Как вы пришли сюда? — быстро спросили королева.
— Как приходят к принцессам, заключенным в замке, мадам, — по веревочной лестнице, — и Атос улыбнулся своей открытой, ясной улыбкой, глядя прямо в глаза Марии Медичи.
— Марсильяк, пришлите мою камеристку, — распорядилась королева.
— Значит вы верите нам, ваше величество? Вы согласны бежать?
— Милый граф, у вас улыбка вашего отца… Я вспомнила его… Я буду готова через несколько минут. Скажите, а как я буду спускаться?
— Вы спуститесь с помощью одного из нас по веревочной лестнице из окна, — и Атос указал на окно в спальне королевы.
—
— Позвольте представить вам дю Валлона, ваше величество.
В спальню втиснулся Портос и поклонился, пробормотав:
— Дю Валлон, к вашим услугам, — затем, повинуясь знаку Атоса, подошел к окну, осмотрел решетку, взялся за ее центральный прут и напрягся. Спина его выгнулась дугой, шея побагровела. Раздался неприятный скрипучий звук железа о камень, и пораженные присутствующие увидели, как медленно выползает прут из гнезда, сгибаясь в руках Портоса. Через мгновение, вырванный и изогнутый, он уже валялся на полу спальни, а Портос взялся за второй.
Выломав последний прут, Портос поклонился королеве и повторил:
— К вашим услугам, мадам.
Мария Медичи протянула ему руку для поцелуя.
— Если господа ненадолго выйдут, я переоденусь. Могу ли я взять с собой камеристку?
— Боюсь, что нет, — ответил Атос. — В карете только два места. Я думаю, вы захотите взять с собой де Марсильяка, и нам придется еще прихватить виконта де Варда, он поместится в ногах. Дядя виконта — комендант Арраса, его помощь нам необходима.
— Нет, — вдруг с неожиданной жестокостью сказала старая королева. — Виконт де Вард мне не нужен. Я возьму камеристку!
Пока Портос привязывал веревочную лестницу к окну, Марсильяк обратился к королеве-матери:
— А как поступить с дворянами вашего величества?
— Они останутся в замке, чтобы не вызвать слишком рано тревогу.
— Ваше величество! — воскликнул Атос. — Кардинал непременно велит схватить их, бросить в Бастилию, начнет допрашивать с пристрастием… А потом на Гревской площади опять заработает палач… Пусть они покинут замок через некоторое время после нас, когда мы уже отъедем в сторону Арраса. Они растворятся в ночи и исчезнут. Десяток семей будут молить за вас Бога!
— Вы умеете убеждать, граф, — сказала Мария и подошла к Портосу. — Я готова.
Портос влез на окно и протянул королеве руку.
— Марсильяк, потрудитесь приказать, чтобы оповестили дворян, — сказала она, перекрестилась и отдалась в руки Портоса.
Но не тут-то было: заглянув в пропасть под окном башни, королева в ужасе отшатнулась.
— Мадам, вы сядете на мое плечо, и я буду держать вас одной рукой, — сказал Портос.
— Нет!
— Уверяю вас, мадам, нет ни малейшей для вас опасности! — убеждал ее Портос.
— Нет! Лучше я останусь в замке!
— Даю вам слово дворянина…
— Нет! Нет, нет и нет!
— Может быть, мадам согласится, если мы обвяжем ее простынями? — прозвучал мелодичный голос Арамиса. — Надеюсь, король не пожалел крепкого бельгийского полотна для матери.
Королева молчала, а время неумолимо шло. Скоро смена караула, и тогда весь план пойдет прахом!
Наконец, Мария Медичи вздохнула и кивнула окружающим ее дворянам.
Атос и принялись укутывать королеву в простыни так, чтобы Портосу удобнее было держать ее за спиной в импровизированной люльке, связав концы простыней у себя на груди.
Через несколько минут ее величество было надежно упаковано в узел, выглядевший отнюдь не величественно, и Портос, забросив ее себе за спину, протиснулся в узкое окошко.
Могучий мушкетер спускался по раскачивающейся веревочной лестнице бесконечно долго. Левая рука в перчатке скользила по одной из веревок лестницы, не выпуская ее, а правая заботливо придерживала импровизированную люльку с перепуганной насмерть королевой. Опуская ногу, он долго и тщательно утверждал ее на провисшей ступени и лишь убедившись, что стоит прочно, начинал так же медленно и осторожно опускать другую ногу.
Д'Артаньян извелся, наблюдая за ним с земли. Вдруг его словно окатило жаром — он вспомнил, что не поставил часового у нелепой сторожки швейцарцев!
Господи! Как он мог забыть! Битый-перебитый, за плечами десяток походов, вылазок и похищений, а тут… Как он мог забыть, сто тысяч чертей!
И словно в подтверждение самых худших опасений, до его слуха донесся едва различимый в ровном шелесте листьев ночного леса скрип. Так могла скрипнуть только дверь той чертовой сторожки, что стоит перед воротами замка. И он вспомнил, как удивились они с маршалом д'Эстре, когда приехали сюда пару месяцев назад: стоило им появиться — мгновенно со скрипом отворилась дверь, из сторожки выбрался здоровенный швейцарец с начищенным медным рожком, приложил его к толстым сальным губам. Протрубил сигнал, и тут же из леса — где они там жили, черт их знает! — появились швейцарцы с капитаном во главе.
"Идиот! Зазнавшийся безумец! — мелькнуло в голове. — Один только шорох, один сигнал — и через несколько минут стража будет у ворот!"
Д'Артаньян помчался, ныряя в кустах, к тому углу замковой стены, из-за которой в любую секунду мог появиться чертов сержант со своей иерихонской трубой. Он и хотел поскорее его увидеть, и боялся, что не успеет предотвратить сигнал. На его счастье, луна зашла за тучи, и все вдруг погрузилось в чернильную тьму. Лейтенант бесшумно перепрыгнул засохший ров, прижался спиной к валунам, уложенным строителями в основание стены, и, вынимая шпагу, приблизился к самому углу.
Первое, что он услыхал, было сопение. Затем из-за угла появилось острие алебарды и окованное сталью древко.
Д'Артаньян ухватился левой рукой за древко и дернул его в сторону от себя со всей силой, на какую был способен. Перед ним возник верзила швейцарец. Покинув свое убежище, совсем не вовремя выкатилась луна, и д'Артаньян увидел выпученные глаза сержанта, его толстые приоткрытые губы. Бывалый вояка не растерялся и мгновенно ухватился за висящий на боку треклятый сигнальный рожок. Сержант стоял так близко, что ударить шпагой его не было никакой возможности — впервые надежное оружие подводило хозяина. А рожок был уже у самых губ сержанта! Тогда д'Артаньян яростно ударил его эфесом шпаги по лицу. Швейцарец рухнул на землю. Лейтенант бросился коршуном, схватил блеснувший при свете луны рожок, поднял шпагу, чтобы пригвоздить противника к земле, и вдруг застыл с поднятой шпагой в правой руке и злосчастным рожком в левой. Если он убьет сержанта, бескровное похищение превратится в боевую вылазку, и неизвестно как на это посмотрит король. Он еще раз для верности ударил эфесом по лбу поверженного швейцарца, и тот потерял сознание.