Пять минут до понимания
Шрифт:
Взгляд вдохновлял, звал на свободу, в которой в сплетении тел, рождается новая реальность, а в смешении нежностей - новая истина.
Взгляд обещал праздник губ, торжество рук, триумф естества, возможность вывернуться наизнанку, излить себя и вывернуть, испить до последней капли другого.
Еще во взгляде была мольба: "Пожалей, не ударь, не убий. Я открылся, я беззащитен. Дай мне силу, надежду, основу, смысл. Одари собой. Тебя много, хватит на двоих. Только ты способна утолить мои печали, умалить боль, избавить от одиночества".
Устоять
Ольга поднялась, подошла к Паше, села на колени, обвила шею руками, впилась губами в губы, и...через мгновение, вздрогнув, как от удара током, обмякла. С этого мгновения на протяжении следующих трех с половиной дней, за малым исключением, она находилась в странном, похожем на летаргию.
Павлом тоже творилось неладное.
Когда Вера зашла в кабинет, он сидел на полу рядом с телом Ольги и безучастно смотрел в угол. Спустя минут тридцать он выдавил:
– Собирайся, поедем на дачу.
– Давай, отвезем Ольгу в больницу.
– Нет.
Возражать не хватило сил и смелости.
Ольга пришла в себя только в среду днем.
– Где я?
– спросила, удивленно разглядывая незнакомое помещение.
– У меня на даче, - пояснила Вера. И предприняла последнюю попытку спасти положение. Ольга помнила про поцелуй в кабинете. Стало быть, могла поверить в продолжение субботнего вечера.
– ...вы были у Павла на консультации. Потом поехали сюда и, если верить моему пасынку, предавались пламенной страсти два дня кряду. На третий, то есть вчера, вы с утра грохнулись в обморок. Да так неудачно, что ударились головой. Паша немедленно позвонил, я сразу примчалась и не отходила от вас ни на минуту.
– Как долго я была без чувств?
– Несколько минут. Зато проспали потом целые сутки. Я уже начала беспокоиться.
– Ничего не помню. Павел ничего не напутал?
– Судя по виду, в котором я вас застала, нет.
– Как я выглядела?
– Соответственно.
Ольга кивнула, но понуро. Видимо, новость не порадовала. А исчезновение мобильного не скрасил даже сочиненный на скорую руку романтический этюд.
– Паша сказал, что вы швырнули телефон в окно машины, на полном ходу со словами: "Надоели! Не хочу, чтобы нам мешали"...
Смотреть в растерянные глаза девушки было крайне неприятно. К счастью, больше врать, не пришлось. Ольгу снова сморил сон. В следующее пробуждение рядом оказался Павел.
В эти дни он говорил мало. В основном только о том, что пробуждение Ольги станет продолжением любовной сцены в кабинете. Иные варианты исключались.
Вера как раз подходила к спальне, когда из-за двери раздалось:
– Оленька, открой глазки. Я вижу, ты не спишь.
В ответ тишина. Затем, как удар кнута, прозвучало:
– Я ничего не помню. Неужели мы, действительно, провели вместе два дня?
Жалкие растерянные интонации просили, умоляли, сказать "нет".
– Да, - ответил Павел.
– Это было восхитительно. Смотри, что я принес.
Вера закусила губу. Павел третий день кряду таскал в кармане золотое обручальное кольцо.
– Как порядочный человек, теперь я должен на тебе жениться.
И снова в ответ тишина. Только более трагичная.
Спасая положение, Вера зашла в комнату, защебетала:
– Пашка, дай человеку в себя прийти. Олечка, вы, наверное, умираете от голода? Хотите бульон?
После еды начались расспросы. Паша заливался соловьем, сочиняя подробности, и, казалось, сам себе верил.
– Ты сказала, что любишь меня...
– Мы уже на "ты"?
– спросила Ольга, глядя куда-то в сторону. "Любишь" она проигнорировала.
– Конечно. После того, что между нами было...
– Ничего не помню...
– Этого не может быть!
Лицо Павла исказила гримаса боли, он стремительно вышел из комнаты.
– Бедный мальчик, - уронила вслед Вера.
– Уже поверил в счастье. Ну, ничего. Надеюсь, все образуется, перемелется, мука будет...
– ...не мукА, мУка...- исправила Ольга и снова отключилась.
Вера вышла в гостиную. Паша стоял у окна, водил пальцем по стеклу.
– Все пропало, - произнес, не поворачивая головы.
– Еще можно уехать...
– Через час, а лучше два, мы вернется к этому разговору. Пока мне надо побыть одному. Я должен понять, зачем жить дальше...
Сакраментальный этот вопрос когда-нибудь встает перед каждым. И обычно ребром...на горло...
– Хорошо. Я подожду.
Вера вернулась в гостевую комнату, села в кресло, уперлась взглядом в лицо Ольги. "Марионетка!
– подумала без злобы.
– Разбила Паше сердце. Убить за такое мало. Да нельзя, жаль. К чему усугублять без того непростую ситуацию..."
Девушка пошевелилась, открыла глаза, улыбнулась...
И на этом прагматичное течение вещей закончилось.
– Давайте, я расскажу о себе, - предложила вдруг Вера и замерла от испуга и удивления. Она не хотела, не собиралась исповедоваться. Тем ни менее, под напором неудержимого, похожего на понос, позыва к откровенности, заговорила о перипетиях приютского детства, светлых институтских днях, сером прозябании в захолустной больничке после распределения, аборте и прочем.....
За несколько месяцев по отъезда в лесную клинику коллега-гинеколог выскребла из ее нутра будущее, вылила в умывальник кровавое месимо и, как о самом заурядном, объявила: "О детях забудь. Живи для себя".
Она зажила. Внешне все осталось по-прежнему. Мизерная зарплата, постоянные авралы на работе, койка в общаге, городок, в котором некуда податься. Но внутри что-то изменилось, будто убитое материнство освободило зажатую до того энергию. А вскоре - на ловца и зверь бежит - грянули перемены. Уфимцев прислал приглашение.