Пять минут до понимания
Шрифт:
Я не могла прийти в себя. Паша спокойно перечислял свои ощущения, логично анализировал состояние и не испытывал ни страха, ни раскаяния, ни сочувствия, всего, что обычно сопровождает нарушение заповеди "не убий" у нормального человека. Не было и эйфории безумца. Я вспомнила слова профессора Уфимцева: "Аутисты, наверное, - инопланетяне. Они похожи на нас внешне, но другие изнутри и никогда не впишутся в наше общество..." Похоже, мой учитель в очередной раз оказался прав.
Под конец разговора Паша заявил: "Как ты скажешь, так и будет.
Я лишь отмахнулась: что тут говорить, надо бороться с болезнью, лечиться. На том тема была закрыта.
– Вы не боялись, что когда-нибудь под настроение Павел убьет и вас?
– не удержалась Марина.
Лопухина спокойно ответила:
– Нет. Никогда. Но это был не худший вариант развития событий. Покрывать убийцу - тяжкое бремя. А уж в трезвом уме и здравой памяти помогать прятать концы и вовсе невыносимо.
– Вы что же присутствовали при убийствах, а потом заметали следы?
– Бывало по-всякому.
– Сколько человек он убил?
– Достаточно. Первые жертвы были случайными персонажами, после Павел придумал ритуал и уже подбирал только молодых женщин.
– Я в курсе. Он расправлялся с жертвами в парках или пригородных лесах, наносил двадцать семь ножевых ранений и смачивал запястья духами "Красная Москва".
– Только не спрашивайте: почему и зачем. У больного ума - больное воображение. Но ничего личного в этих фантазиях не было. Паша - оригинал и искал неординарные детали.
– Что было дальше?
– Дальше - деньги закончились. А Паше требовалось лечение. Каждый год минимум два месяца он проводил в клиниках. Чтобы иметь возможность оплачивать счета, я стала "черной вдовой".
– Так просто, попивая кофеек, решили: укокошить пару дедушек?
– Марина задиралась больше по инерции, чем из желания задеть собеседницу. Теперь она отчасти понимала Олю, попавшую под влияние Лопухиной. Эта женщина умела приковывать внимание к своей персоне.
– Я сейчас скажу парадоксальную фразу: у меня руки по локоть в крови, зато душа спокойна. Я все делала из любви.
Это было уже слишком!
– Убитых девочек и стариков тоже кто-то любил, - от возмущения перехватило дух.
– Если бы вы изолировали своего пасынка, люди бы не погибли.
– У Паши были КРАТКОвременные помутнения рассудка. Он убивал и возвращался в норму. Изоляция уничтожила бы его интеллект, превратила бы в растение.
– Пострадало столько людей...
– Я сражалась за своего ребенка. Да не родного, но, простите за пафос, своего по праву любви, и если для спасения Паши потребовалось бы взорвать земной шар, без сомнений нажала бы кнопку.
– Вы - страшный человек.
– Я - сильный и честный человек. Слабенькие на моем месте сдохли бы от горя или свихнулись, бросив сына наедине с бедой. А я не сдохла, не свихнулась. Я встала плечо к плечу, спина к спине. Потому что своих не бросают. Это не честно. Нельзя взвыть: "Сын такой-сякой..." и отступить в сторону. Когда у родного человека горит под ногами земля, надо быть рядом. Надо идти в ад. Остаться там! Гореть в той же гиене огненной! Хлебать тоже дерьмо! Сражаться с теми же монстрами. Но разделить, слышите, разделить его участь. Не бросать одного. Не отрекаться. Не кричать вместе с толпой: "Ату!" Своих детей следует любить и принимать любыми! Любыми!
До этого Лопухина выдавливала из себя информацию без всякого желания, а тут голос наполнился страстью, поза - напряжением. Эта женщина верила в то, что говорила. Что верила, она так жила!
Марина кивнула. Возражать или соглашаться было бессмысленно.
Пытаясь унять волнение, собеседница стремительно поднялась, отошла к окну. Через минуту она вернулась и продолжила:
– Извините, немного увлеклась. Пора перейти к завершающему разделу - истории про Ольгу.
– Да, пожалуйста.
– С двоюродной бабушкой Ольги, той, что оставила наследство, я познакомилась давно. Сама старуха меня интересовала мало, а вот бездетный отставник-сосед требовал внимания. Когда Василенко овдовел, я провела удачную рокировку, в результате чего бабушкина квартира утратила юридическую чистоту, а полковник получил документ на право собственности чужой жилплощадью. Правда, в силу некоторых причин, недооформленный, но с юридической перспективой.
Второй этап операции тоже удался. Как лишний персонаж, бабушка отправилась в мир иной, я занялась Василенко и, конечно, преуспела. Заполучить его сталинку можно было в любую минуту, но я хотела прибрать к рукам и квартиру этажом выше, потому не торопилась, искала подступы к Ольге, как вдруг она сама явилась ко мне на консультацию и рассказала про предчувствия.
Я была в шоке. Василенко, действительно, судилась скорая насильственная смерть, но кто мог про это знать? Только Провидение.
В растерянности я завела песню о подсознательном влечении к красивому старику, отрицание чувства и прочую лирику. По большому счету это была чушь, но Ольга не протестовала, слушала, открыв рот, соглашалась. Она охотно продолжила знакомство и впредь послушно отработала все моменты, необходимые, чтобы попасть в ловушку.
По плану я должна была застать Ольгу около еще не остывшего трупа Василенко, припугнуть и заставить предложить отступное, то бишь, квартиру. Но все сложилось иначе.
Застав Ольгу около еще теплого тела полковника, я не успела и рта раскрыть, как посыпались сюрпризы. Оказалось: благодаря предчувствиям Ольга знает, как умер Андрей и даже нашла след от инъекции, которую незадолго до того я сделала.
Мало того, Ольга явилась раньше времени и видела, как я покидала квартиру Василенко. И хотя реальной угрозы этот факт не представлял - опознать меня было невозможно - я разнервничалась, а когда Ольга собралась попросить знакомого из органов разобраться в смерти Андрея, запаниковала и вызвала Пашу.