Пять моих собак
Шрифт:
Мы с Хаей Львовной обратились в санитарную станцию. Пришли две древние старушки, принесли крысиного яду. Его сунули в дырку за кухонной плитой, но крысы не переводились.
Это было настоящим бедствием.
В подъезде, например, поселилась старая седая крыса, которая никого, кроме Мухи, не боялась. На людей она спокойно посматривала со ступеньки и шипела, как жаба раскрывая рот. Если к нам случалось зайти кому-нибудь из знакомых, прежде всего стучали в окно:
– Выпустите, пожалуйста, Муху! Опять эта страшная крыса дежурит…
По ночам в нашей
Муха, наверно, по своей породе была отличным крысоловом. Как только где-нибудь во дворе или в соседней квартире позовут:
– Мушка, крыса!.. – она стремглав выскакивала из своего ящика, наступив на сладко спящего Мазепку, и мчалась на зов.
Как она гналась по двору за крысой! С истошным лаем, по пятам и почти всегда настигала отвратительное четвероногое. Но крыс всё равно оставалось много, и плодились они с невероятной быстротой.
Однажды я вернулась из института со своей подругой-студенткой. Танюшке негде было жить – в общежитии начался ремонт, и мы решили, что она поселится у нас.
Как обычно, затопили печку, поужинали, покормили остатками Муху с Мазепкой – он сильно вырос, ел всё вместе с матерью – и сели заниматься. Андрей за свой столик, мы с Таней залезли с ногами на тахту, взяли конспекты и принялись старательно зубрить. Назавтра у нас был важный экзамен.
– Ох! – сказала вдруг Татьяна, опуская конспект. – Ты знаешь, подо мною кто-то ползает…
Она съёжилась и со страхом посмотрела на тахту.
– Что ты, что ты! – успокоила я подругу. – Это не под тобой, а под полом. Там, понимаешь ли, завелись крысы.
– Крысы? – Татьяна побледнела.
– Ты просто о них не думай, вот и всё, – сказала я. – К тому же нас охраняет Муха… Она отличный крысолов.
Я ласково взглянула на собаку, лежавшую с Мазепкой в ящике.
Мы продолжали заниматься. Но скоро и я почувствовала: не под полом, а в пружинах тахты действительно кто-то шебаршит и возится – одна пружина слабо, протяжно зазвенела…
Чтобы совсем не напугать Танюшку, я включила радио, мы прослушали сводку и легли спать пораньше. Андрейка на кровати за ширмой, мы на той же тахте, валетом.
Среди ночи я проснулась. Татьяна сидела, обхватив колени руками, и глаза у неё были как плошки.
– Ты что?
– Опять… ползает.
Мы притихли. И снова в тахте легонько звякнула пружина, что-то зашуршало. Ничего себе удовольствие! Не хватает ещё, чтобы окаянная крыса, каким-то образом проникшая в тахту, выгрызла обивку и цапнула кого-нибудь из нас зубами!..
Я встала, взяла туфлю, громко шлёпая ею по тахте, прорычала:
– Кыш, прочь!..
Мушка гибко, бесшумно выпрыгнула из ящика, подбежала и сердито обнюхала низ тахты. Это массивное сооружение стояло не на ножках, а на деревянном, плотно прилегавшем к полу каркасе.
Подождав, мы с Татьяной легли опять, а Муха вернулась на место, в ящик. Всё было спокойно. Предстоящий экзамен отогнал мысли о крысах, мы заснули.
А среди ночи началось.
Танюшка взлетела с тахты, как с трамплина. Я тоже вскочила. Муха выпрыгнула из ящика и вся ощерилась…
Пружины в тахте отчаянно звенели. Да там, наверно, была не одна, целый десяток крыс! Я сгребла простыни, одеяла, свалила на стол. Заспанный, босой Андрейка вылез из-за ширмы…
Кто-то невидимый толкался в обивку тахты, она вздымалась буграми. В пружинах шла битва: с шуршанием сыпалась труха и слышался злобный писк.
Муха от азарта вся извелась: она не скулила – она воинственно свистала, с ожесточением бросаясь то на один, то на другой угол тахты, пытаясь прокусить обивку…
Наконец, набравшись храбрости, мы решили действовать.
– Андрей, неси из передней половую щётку, это будет рычаг, – скомандовала я. – Татьяна, давай для второго рычага кочергу, вон там, в углу возле печки…
Общими усилиями мы подпихнули под тахту щётку с кочергой. Муха стояла наизготове, трясясь от напряжения. Даже проснувшийся Мазепка выставил мордочку из ящика.
– Раз-два, взяли!
Тахта скрипнула и поднялась. Захлебнувшись лаем, Муха ринулась, стараясь пролезть под каркас. Она бешено царапала пол лапами. Я кричала:
Огромная крыса выскочила из-под тахты, метнулась у Татьяниных ног и шмыгнула обратно.
– Поднимайте выше!
В двери показалась испуганная Хая Львовна, за ней Фрида… А крыса, огромная, ЕДИНСТВЕННАЯ, наделавшая столько переполоху крыса, метнулась у Татьяниных ног, выскочила из-под тахты и шмыгнула обратно. Муха только зубами лязгнула!
Бам! Бах!..
Наши самодельные рычаги полетели в стороны. Щётка сломалась, кочерга загремела. Тахта грохнула на место, с потолка посыпалась штукатурка. Но из-под каркаса – ура! – торчал трофей: прищемлённый крысиный хвост.
– Ф-фу! – выдохнула я, утирая со лба пот.
– Виданное ли дело! Мы с Фридочкой думали, воздушная тревога, нет? – прошамкала сзади Хая Львовна. – Фридочка только с дежурства пришла…
– Да нет, мы крысу ловили…
– Ой, боюсь, боюсь, боюсь! Ужасно боюсь крыс! – Зажмурившись, прикрыв лицо ладошками, маленький милиционер в расстёгнутой гимнастёрке убежал к себе в комнату.
Татьяна ничего не сказала, она ещё не оправилась от потрясения. Андрейка молча показал пальцем на Муху.
Та стояла прямая как струнка. Глаза у неё сверкали. Она не сводила их с крысиного хвоста: хвост иногда слабо вздрагивал, шевелился, иногда замирал, становясь похожим на безвредный, но препротивный обрывок верёвки.