Пять рассерженных мужей
Шрифт:
И, чтобы у неё не возникало сомнений, я подробно рассказала за какого красавца замуж выхожу, какой он граф, и какой у меня теперь замок под Парижем, с лакеями и камином.
Не успела закончить я, как запричитала и Роза — думаю она с параллельного телефона наш разговор слушала.
— О, беда! Беда! — закричала она. — Сонька наша и в самом деле в дурдом попала! Горя своего не перенесла! Это все на совести Юльки!
— И Женьки! — вставила Тамарка.
— Никогда им этого не прощу! — заключила Роза. — И никто не простит им!
Тут
— Да почему сошла с ума? — завопила я, горюя, что Мишель так рано увидел меня с противоположной, невыгодной стороны. — С чего вы, глупые, взяли? Так счастлива ещё никогда не была!
— Как с чего взяли? — удивилась Роза. — Сама же сказала, что в китайском ресторане сидишь, и это после сообщения о том, что становишься графиней.
— Да, Мама, да, — подключилась и Тамарка. — Это нонсенс.
— Ты же китайской кухни терпеть не можешь, — перебивая её, напомнила Роза.
— А тут вдруг жрёшь лягушек, червей и становишься графиней, — опять встряла Тамарка. — Что должны мы с Розой думать?
— Только то, что я замуж за графа выхожу, — отрезала я. — И почему обязательно червей? Ем утку по-пекински. Тут много есть сносной еды. Согласна, покойная бабуля моя утку готовила значительно лучше, быстрей и вкусней, но сама посуди, где китайцам взять такую бабулю?
— Мама! — взвизгнула Тамарка. — Не заговаривай нам зубы! По существу говори!
— По существу: становлюсь графиней, как бы противно вам это не было.
И я обратилась к Мишелю:
— Скажи им пару ласковых, дорогой.
Мишель перестал меня целовать и спросил:
— Кому?
— Моим подругам.
— Жёвузансю'и трэрёконэс'ан, — сказал он, и Роза с Тамаркой намертво замолчали.
Я испугалась:
— Что ты им сказал?
— Я вам очень признателен, — перевёл мне с французского Мишель, будто Роза и Тамарка когда-то этот неповторимый язык знали.
Я, торжествуя, спросила:
— Теперь вы поняли?
Отличный эффект!
— Мама, ты что, и в самом деле замуж выходишь? — забыв и про доллары и про Даню, горестно вопросила Тамарка.
И Роза за ней:
— Сонька, неужели ты замуж выходишь?
— А как бы вы поступили, если бы вам руку и сердце сам граф предложил? С замком, лакеями и камином под Парижем. Как бы поступили вы?
Роза и Тамарка охнули.
Ликуя, я подытожила:
— Вот так же поступлю и я.
— Мама, а как же Женька? — прорыдала Тамарка.
И Роза туда же за ней:
— Сонька, как же Женька? Он же умрёт без тебя!
— Ничего, Юлька его реанимирует, да и Роза поможет, для неё ничего невозможного нет, она же у нас гинеколог, — отрезала я и с чувством полнейшей победы отключилась.
Мишель с непониманием уставился на меня. Пришлось пояснить:
— Подруги, немного чокнутые, но очень милые. Прикидываются что за Женьку переживают, а сами боятся, что уеду в Париж. Остаться без меня боятся.
— Почему? —
— Я же вам говорила: совсем разучились без меня жить. На шаг отойду, как тут же паникуют: «Где Мархалева! Где эта Мархалева? Где? Где?»
— И где она?
— Ну как же? Вот она я! Вот!
— Вы же Романова, — растерялся Мишель, но тут же нашёлся и, шутливо хлопнув себя ладонью по лбу, воскликнул: — Ах да, Мархалева же это вы! Кстати, а почему вы назвались Романовой?
Пришлось рассказать о своей трагедии. Он (какая тонкая натура) был просто сражён.
— Но если вы так своей фамилии боитесь, почему же не взяли псевдоним? — спросил он.
О! Здесь мне было что рассказать!
— Как — не взяла? — воскликнула я. — Взяла, ещё как взяла! Но и здесь перешла дорожку подруга. О-о, сколько у меня неприятностей от них! Дело в том, что от первых шагов моей жизни подруги преследуют меня. Все важнейшие события с их участием происходят. Судите сами: первым издателем моим тоже подруга была. Само собой, она и таланту моему и красоте смертельно завидовала, а что ещё ей оставалось? Она же…
Впервые Мишель мой проявил нетерпение.
— Каким образом это отразилось на псевдониме? — прервав меня, спросил он.
— Самым прямым. Ну как же, самым прямым образом. Я взяла псевдоним, прекрасный псевдоним. Афродита Сапфирова. Как звучит! Ого-го! И подруга мне поклялась, что книга выйдет под этим именем, когда же я взяла в руки сигнальный экземпляр, то едва разрыв сердца не получила, но было поздно.
— Почему? Что же на обложке было?
— Ясно что. Сонька Мархалева — вот что было на той кошмарной обложке, — с ужасом пояснила я.
Мишель, не разделяя моего ужаса, спокойно заинтересовался пустяками.
— И как же оправдалась ваша коварная подруга? — спросил он.
— «Хватит с тебя красивой внешности,» — ядовито сказала она, однако и здесь я не прогадала. Мархалева — абсолютно алкогольная фамилия, а в то время как раз Перестройка началась, а с ней и перебои с алкоголем, что не могло не отразиться на вкусах трудящихся. Имя моё русские души грело, как и некоторые другие соответствующие имена. Такой культурный подъем пошёл в народе: выстраивались очереди перед картинами Петрова-Водкина, а мои книги с прилавков просто рвали. Теперь вы понимаете, кому обязана я бешеной стремительностью популярности?
— Своему отцу, давшему вам имя, — со знанием дела ответил Мишель.
— Да нет, подруге, которая не захотела оставить мне мой псевдоним, но вернёмся к нашей приятной беседе, — воскликнула я, протягивая ему для поцелуев свою руку.
Мишель мою руку взял, но целовать не стал, а со всей серьёзностью сообщил:
— Софи, я должен сделать вам предложение.
«Ах, — подумала я. — Ах! Вот оно! Началось! Началось!»
Сердце едва не выпрыгивало из моей груди.
— Софи, — краснея и нервничая, повторил Мишель. — Я должен сделать вам предложение.