Пять уникальных писателей (сборник)
Шрифт:
– Се-стра?..
«Боже мой!..»
Пропахший мочою подъезд. Лифт. Шестой этаж. Кровать с носками. Дрожь. Приятная дрожь. Очень приятная дрожь. Холодные руки под блузкой.
– Я готова на все вместе с тобой… я готова на все… я люблю тебя, ты слышишь? Я безумно люблю тебя. Ты ведь ждал меня, правда? А я все глупила, все думала, что это твоя девушка была. Представляешь, мы потеряли целую неделю… Как неразумно. Ты сможешь меня простить? Ведь ты даже не имел возможности найти меня,
– Ты можешь помолчать, блин?..
– Ты любишь меня? Скажи, ты любишь…
– Сейчас узнаем… лежи ровно, и не надо так давить мне шею, а то задушишь…
– Прости… я просто очень счастлива с тобой… да…
8
– Сколько времени?
– Утро.
– Как утро? Я же за хлебом ушла вчера… неужели мы так уснули, что не заметили наступления вечера?
– Да ты ваще в бреду была полном, все болтала чего-то. Спать мне не давала.
«Неужели нам было так хорошо, что я уснула после всего и забыла, что мне нужно домой? Меня же наверное потеряли… от мамы получу… ну и ладно. Все не важно теперь… все теперь второстепенно…»
– Все не важно теперь, да? Все второстепенно…
– Че?
– Мы вместе, и все остальное не важно.
– Как это не важно? Вот мне уходить пора. Давай, собирайся домой. Батон только свой не забудь.
– Да, надо идти. Что сказать маме?
– Ты че, маленькая, что ли? пять лет тебе?
– Нет, но я ведь вчера ушла…
– Скажи: бухала всю ночь.
– Да ты что? Это лучше правду сказать. А тебе не страшно было за меня вчера?
– Когда?
– Ну, когда все происходило…
– А че, должно страшно быть?
Взмах челки. Наморщенный лоб. Искреннее недоумение.
– Вставай, короче, я должен у пацана быть. А то он убьет меня.
– Да, конечно. Мы ведь увидимся сегодня еще?
– Ну приходи, часов в восемь. Я буду дома.
Она летела домой на крыльях счастья, размахивая сумкой с хлебом.
«Все свершилось. Он стал первым мужчиной, и он будет единственным. По-другому быть не может. Каким он был вчера со мной? Ничего не помню. Только волна счастья, восторга, любви, преданности, нежности. Только он почему-то почти не смотрел на меня. Стеснялся. Ведь это такой трепетный момент. Он же знал, что это мой первый раз… а вот у него это был первый раз или все-таки нет? Когда я спрашиваю, он громко смеется. Наверное, стесняется. Я же читала, что мужчины боятся признаваться в своей неопытности. Значит, я своим вопросом задевала его самолюбие. Какая же я неосторожная, в который раз делаю глупости…»
– Ты чего, оборзела, что ли? Ты где шлялась? Мы весь район обошли. Всех знакомых обзвонили. В милицию даже ходили.
– Мама, ну прости. Все хорошо, вот хлеб.
– Спасибо, мы уже вчера наелись. Так наелись, что на неделю хватит. Где была, спрашиваю? Чего рожа такая довольная?
– Ну,
– Засранка. Сиди дома. Я пошла на работу. Злости на тебя не хватает никакой!
Звук захлопнувшейся двери. Одна дома. Одна со своим счастьем. Со своим настоящим женским сбывшимся счастьем. Принять душ и подготовиться к вечеру. Как же дожить до вечера? Как справиться с любовью одной? Куда деть ее? Любви столько, что хлещет через край, и хочется говорить о ней, петь о ней, восхвалять ее, боготворить ее.
После душа она без раздумий сделала то, что пришло ей в голову еще в ванной комнате. Она разбила свою копилку и достала сбережения, накопленные за несколько лет. Сбережений хватало на приличный подарок, и он будет сделан, ведь он предназначен для самого лучшего мужчины на земле. И он будет преподнесен сегодня же, в знак их любви и первой совместной ночи.
9
– А-а, здорово, проходи.
– Ой, а ты не один?
– Я не бываю один. Это скучно.
– Ты выпил?
– А ты че, жена мне?
– Нет, я просто спросила. Это тебе.
– Че это?
– Открой.
– Зачем завернула? Ну, че там?
– Несложно открывается.
– Фотоаппарат, что ли?
– Да, цифровой. Помнишь, ты говорил, что хочешь фотоаппарат, тогда на улице.
– Да? Ну ладно, спасибо. А че за праздник?
– Праздник любви.
– А че, такой бывает? Какого числа?
– Любого числа. Когда любишь, тогда и бывает.
– Ну ясно, ладно, проходи.
Фотоаппарат был брошен на тумбочку в коридоре, что было списано на стеснительность от полученного подарка. В квартире было человек десять народу, половина была знакома. Все были пьяными и почти не заметили ее прихода. Кто-то просто пододвинул ей сырую стеклянную стопку с остатками прозрачной жидкости на дне.
– Спасибо, я не пью. Можно, я посижу в другой комнате?
Дверь, закрытая на сложенную вдвое бумажку.
– Ой, простите.
– Какого черта? Закрой с той стороны, слышь, ты?
– Да, конечно. Извините.
«Как он разрешил им делать это на кровати, где мы вчера?.. ведь это кровать нашей любви, а не чьей-то еще… с другой стороны, быть может, они и не спрашивали разрешения, просто пошли и… но как они могли вообще заниматься этим в гостях?… неужели это для них нормально?»
Через пять минут из комнаты вышли двое, и она уединилась в ней. Фотографии под стеклом на письменном столе. Четыре книги на полке, будильник, два пустых стержня от шариковой ручки, пепельница с окурками, зажигалка, смятая сотенная купюра. Среди фотографий изображение маленького мальчика на грядке в огороде. Умиление. Улыбка. «Мой мальчик. Это мой маленький мальчик… те же глаза, тот же нос, подбородок… какие милые штанишки… интересно, какое у него было детство? Выглядит беззаботным…»