Пятьдесят на пятьдесят
Шрифт:
— Конечно, — ответил я. — Я всегда рядом и готов оказать любую поддержку.
— Вы что же, дома работаете? — осведомился он, сверившись с какими-то бумагами.
— Нет, — ответил я. — Но побуду с Софи дома, когда ее выпишут из больницы.
— А какого рода деятельностью вы занимаетесь? — спросил он.
Тут я замешкался. Был у меня когда-то один коллега-букмекер, который всегда говорил, что работает бухгалтером, и добавлял: «на ипподроме», когда спрашивали, где именно.
— Я букмекер, — сказал я.
— В конторе? — тут
— Нет, — сказал я. — Я работаю на ипподроме, по большей части на бегах в Мидленде.
— Собачьих или лошадиных? — спросил он.
— Лошадиных, — ответил я. — Хотя в прошлом доводилось работать и на собачьих бегах, но дело оказалось не слишком прибыльным.
Он приподнял бровь.
— Интересно, почему?
— Недоставало беговых дорожек, — ответил я. — Некогда их было множество, но потом все позакрывали на реконструкцию. Немного дорожек — это значит мало собак. Это следовало предвидеть. Ну и интерес у публики к собачьим бегам заметно снизился. Теперь они все сидят по ресторанам и делают ставки, не отходя от обеденного стола, через тотализатор.
— Судя по всему, вам не слишком нравится этот тотализатор, — с улыбкой заметил он.
— Не нравится, — кивнул я. — Тотализатор, он никогда внакладе не останется. Перед тем как производить выплаты по выигравшим билетам, всегда возьмет свою долю. Им разорение не грозит просто потому, что не приходится устанавливать стартовые расценки. А я должен использовать весь свой опыт и знания, чтоб удержаться на плаву.
— Понимаю, — протянул он и сразу потерял ко мне всякий интерес.
— Но обещаю быть дома в любой момент, как только понадоблюсь Софи, — сказал я.
И, естественно, не стал упоминать о незваных ночных гостях и мужчинах с двадцатисантиметровыми ножами.
— Благодарю вас, мистер Тэлбот, — сказал психиатр. — Уверен, так оно и будет.
Но тон его предполагал, что он мне не верит ни на грош. Он опустил глаза и что-то записал себе в блокнот.
— Прошу прощения, — сказал я. Он снова поднял на меня глаза. — Уверяю вас, здоровье и благополучие Софи для меня куда важней любой работы. Я очень хочу, чтоб она вернулась домой. И сделаю все, что в моих силах, для обеспечения ее спокойствия и безопасности. Я люблю свою жену.
Весь день я просидел, держа Софи за руку, слушая всех этих равнодушных к чужой беде профессионалов, в деталях обсуждавших все ее личные особенности и самые сокровенные тайны. И теперь даже сам удивился страстной мольбе, звучавшей в моем голосе. Просто очень хотелось, чтобы Софи вернулась домой.
И понял я это только что.
— Да, мистер Тэлбот, — сказал психиатр. — Я вам верю. — И улыбнулся Софи, которая так и вцепилась мне в руку.
Затем он снова что-то записал и посмотрел на нас.
— Миссис Тэлбот, мистер Тэлбот, спасибо, что уделили нам время. Как вам известно, мы должны обсудить все еще раз, уже между нами, прежде чем принять окончательное решение. Сегодня у нас четверг. Ответ вы получите завтра или в субботу. — Он оглядел остальных членов консилиума, убедиться, не желает ли кто из них что-то добавить. Таких не нашлось.
— Что ж, спасибо всем, — сказал он и поднялся из-за стола, давая понять, что время наше истекло.
— Спасибо вам, — сказала Софи.
И мы с ней тоже встали и вышли из конференц-зала.
— Думаю, все прошло хорошо, — сказал я ей.
— Ты считаешь?
— Да, — подпустив в голос уверенности, ответил я. — А ты нет?
— Не знаю. Как-то не очень понравился мне этот психиатр.
— А по мне, так очень даже ничего, — сказал я. — Уверен, все будет в порядке.
Рука об руку шли мы по коридору к ее палате.
— Ты правда меня любишь? — вдруг спросила она.
— Да, — ответил я. — Очень люблю.
Она не остановилась. Но заулыбалась.
Вечер я провел в больнице, рядом с Софи, у телевизора. Ни один из нас и словом не обмолвился о консилиуме или о решении, которое предстоит вынести врачам. Не строили мы и планов на ближайшие недели. Уже два раза в прошлом нас постигало горькое разочарование — собрались уехать вместе домой на уик-энд, но очередной консилиум приходил к выводу, что Софи отпускать рано.
А потому сегодня мы решили, что, если отпустят, это станет для нас неожиданным и приятным сюрпризом, который следует отпраздновать, хотя в глубине души знали, что страшно расстроимся, если вердикт будет отрицательным. Новая схема приема лекарств пока что работала хорошо, Софи меньше стали беспокоить побочные эффекты — организм постепенно привыкал к новым медикаментам.
Ни один из нас не хотел искушать судьбу и обсуждать этот вопрос, а потому мы сидели и молча смотрели комедию по одному из каналов, где показывали старые фильмы, вошедшие в золотой фонд.
Но разумно ли было с моей стороны так жаждать возвращения Софи домой, когда возникло столько проблем, связанных с моим отцом?
Джон Смит, кем бы он там ни был на самом деле, буквально помешался на своем драгоценном микрокодере, однако ни разу не упомянул о деньгах. Знал ли он о наличных в рюкзаке? Наверняка знал, если работал на пару с Близко Посаженными Глазками. А что, если тип, сидевший в синем «Форде», им и был? Или же машиной управлял кто-то другой? Может, Джон действительно работает на Австралийский комитет по скачкам и за ним стоит целая команда?
И для чего предназначены те деньги?
«Деньги отдай», — прошипел убийца, перед тем как вонзить нож в отца. Может, это была плата? Но за что? И почему тогда этот мерзкий тип убил отца, если тот был единственным, кто знал, где находятся деньги?
Я пытался вспомнить каждую деталь нападения на автостоянке, а перед глазами на экране разворачивалась новая комедия о неблагополучной семье. «Следовало бы снять фильм о моей семье, — подумал я, — вот только вряд ли получится комедия».