Пятерка
Шрифт:
— Гай, это было час назад, — говорит репортерша, обращаясь, очевидно, к ведущему. Грива каштановых волос бьется на ветру, репортерша пытается ее укротить, но безуспешно. У нее за спиной мелькают татуированные люди, строят рожи в камеру, показывают рога дьявола и высовывают языки. — Когда выступала группа «The Five», кто-то вытащил пистолет и сделал два выстрела. В давке несколько человек контужено, но всерьез никто не пострадал, а стрелявший задержан. Есть несколько потрясающих роликов, которые мы можем показать.
Краткий клип: дергаются тела, камеру мотает взад-вперед, мелькнуло что-то, похожее на пистолет в руке, потом со сцены прыгает в толпу человек с волосами
Джереми знает, кто это.
— Гай, у нас будет куда больше материала и подробностей после интервью с членами группы «The Five» в шесть вечера. Пока что представитель «ГБ Промоушн» заявил, что «Стоун-Черч» будет продолжаться, как запланировано, до вечера воскресенья.
— Потрясающее видео, просто потрясающее, — говорит Гай.
— Кепку? — спрашивает женщина за кассой.
Джереми смотрит на нее и соображает, что она спросила.
— Я ее надену, — отвечает он и тут же перестает смотреть ей в глаза — это единственный способ остаться невидимым. Но она и без того тут же возвращается к телефонному разговору, а он выходит на жаркое желтое солнце позднего дня и идет к своей машине. Уезжает он медленно, не спеша, но поглядывает в зеркала, не видно ли мигалок.
Джереми едет на юго-запад, к месту, которое он нашел вчера, когда уехал из «Краткого отдыха» в поисках укрытия. Он его нашел, проехав по ряду плакатов «Дома на продажу», а внизу по-испански «Casas para la venta». Это чуть меньше четырех миль от стоянки грузовиков, на главной дороге, за жилым районом домов среднего класса с кактусовыми садиками и красными черепичными крышами — трех разных типов, на выбор. Здесь многие дома стоят «на продажу». Некоторые, похоже, уже давно. Надо проехать молл с аптекой и магазином мексиканской еды навынос, мимо секонд-хенда и маникюрного салона, но продуктовый магазин и видеосалон тоже «на продажу», хотя вывески все еще красуются над пустыми витринами. Надо свернуть направо, еще в виду умирающего молла. Построен он на собственной земле Господа Бога — на твердой земле пустыни под голым синим небом, где видны на востоке поросшие кактусами подножия и серые горы. У поворота небольшая группа мескитовых деревьев и между ними каменная стена с надписью «Ла-Пас Эстейтс» — потемневшими латунными буквами, вбитыми в камень.
А за поворотом, за деревьями, за стеной — пыльные улицы без названий, ведущие к пустым подъездным дорожкам и голым гаражам девяти домиков из необожженного кирпича, трех разных типов, на выбор, все с красными черепичными крышами. За этими девятью домами еще два наполовину недостроенных и один едва-едва начатый. Улицы проходят поодаль от заборов, означающих границу владений. Тут и там лежат мешки цементной смеси, брошенные тачки и черные мусорные мешки, плавящиеся на солнце. За последним владением, где еще пытались работать, отмеченным кучами камней и коричневым кактусом, улицы сдаются пустыне, и здесь кончается чья-то умершая мечта.
Именно что умершая. Джереми направляет машину к своему собственному белокаменному куску рая в стороне от главной дороги — достаточно далеко, чтобы не опасаться. Таблички «Продается» повсюду, хотя некоторые рухнули под напором ветра и времени. «Открытый дом!» — объявляют некоторые. «Новые низкие цены!» — уговаривают другие. Сегодня утром Джереми видел здесь койота, неспешно трусившего посреди улицы.
Ни в одном из этих домов никого нет. Джереми думает, что неудачен был подряд на строительство, или у кого-то кончились деньги, или банк перекрыл поток наличности до тех пор, пока не начнут продаваться хотя бы существующие участки. Как бы там ни было, кому-то убыток, а ему, Джереми, укрытие.
Сейчас
Он заезжает, снова ставит дверь на место, и, когда заходит в дом с пакетом продуктов, ему хочется крикнуть внутрь: «Милая, я дома!»
Но кухни на самом деле еще нет. Есть белый кухонный стол и какие-то шкафчики, и можно понять, что здесь намечалась кухня, но никаких кухонных приборов. Новый линолеум защищен от пыльных сапог рабочих и от пятен ярко-синим пластиком. Тот же слой синего во всех комнатах защищает ковер. Деньги, очевидно, кончились внезапно, потому что покраску не закончили и несколько банок краски остались лежать.
Что-то в этом цвете ему не нравится. Что-то в нем такое, что хочется бежать без оглядки, а в комнате, где он спит, он синий пластик снял и вынес, так что можно теперь свернуться на песочном ковре, подложив одежду под голову, и отдохнуть малость.
Он думает, что, быть может, такой был цвет у мешков для тел. Или он видел по телевизору такой пластик на крышах домов в Новом Орлеане. А может быть… может быть… что-то другое. Что-то.
Очень хочется, очень тянет, до боли тянет съесть пончик с сахарной пудрой.
Тебе нужна машина, говорит Ганни, и его лицо скользит поперек плеча Джереми.
Жарко в доме. Воздух застоялся, чувствуется отсутствие людей.
Машина, повторяет Ганни, будто умственно отсталому. Ты понимаешь зачем.
Джереми понимает. Пока что ему повезло — проехался до стоянки грузовиков и обратно. Не видел ни одной патрульной машины, и ни одна не видела его. Но вот это «забейся в нору» может оказаться капканом, построенным собственными руками. В этом пикапе ему не выехать на хайвей и в Мексику. Не получится прорваться в свободу и затеряться в будущем. Так что — да, машина ему нужна.
Ганни спрашивает тихо и проникновенно, какой умеет, где Джереми думает искать себе машину.
— У дилера? — спросил Джереми, но правильный ответ он знает.
Нужно место, где автомобили паркуются.
Он берет с собой в комнату, где спит, пончик, пакет чипсов и бутылку воды. Перед тем как сесть в своем углу, вынимает из-за пояса пистолет и кладет его на пол рядом с собой. Потом немного пьет, немного ест и думает, глядя при этом на пистолет.
С винтовкой он работает профессионально, но пистолет — дело другое. Тут надо находиться близко. Иначе очень легко промахнуться. Он всегда считал винтовку оружием наступательным, а пистолет — оборонительным. Вот почему он не стал стрелять из пистолета по барабанщице там, в Свитуотере. Ну конечно, можно было просто мимо нее проехать и застрелить, но что, если бы у нее хватило быстроты уклониться от смертельной пули? Тогда бы его лицо осталось у нее в зрительной памяти, и полиция его тоже узнала бы. А если еще кто-нибудь проехал бы мимо до того, как он бы с ней закончил… фу, грязная работа. Что ж, у них все равно сейчас есть его лицо — и совершенно непонятно, как это случилось, но все же в тот момент он думал, что не может рисковать столкновением вблизи. «Смотри, что случилось с тем любителем на фестивале. Два выстрела, и оба зря».