Пятерка
Шрифт:
А потом… потом, на базе, на нас спускает собак тот капитан, которого мы не знаем. Ночью, в закрытом помещении, где никто больше не услышит. Он на нас орет: вам кто-нибудь приказывал убирать какие бы то ни было вторичные объекты? Вторичные объекты? А… я понимаю, что он хочет сказать. Коза. Он злится, что я, когда убил мальчика, который пришел кормить и поить любимую козу, эту козу тоже пристрелил, потому что рядом не было никого из штатских «Христиан в действии», чтобы пристрелить их. Понимаете, леди… я подумал после долгого времени, черт-те сколько времени у меня было, чтобы
— Не знаю, леди, — говорит Джереми лежащему на полу телу. — Там не все рассказывают. Просто иногда говорят, что это судьба.
Он глубоко вздыхает. Ему будет не хватать живого собеседника. Впрочем, всегда есть Ганни.
В ванной Джереми смотрит на себя в зеркало и видит под кожей кости и мышцы лица. На правой щеке возникает бугор и рассасывается, потом другой, съеживаясь, на лбу. Третий выскакивает рядом с левым глазом — будто это челюсть хочет высвободиться из сустава.
«Прав был Ганни, — думает он. — Не готов я еще ехать в Мексику. До того как я туда попаду, я должен…»
Заткнуть им пасть, говорит сзади Ганни. Как-то они узнали. Этот ролик говорит о многом, Джереми, и все, на что он способен, — это обидеть тебя и других солдат, кто выполнял свой долг. И вот в этом дело. Их надо заставить замолчать, потому что они делают плохо, очень плохо, для многих — очень многих — людей. Они даже сами не знают, что делают. У этого любителя сегодня был шанс, он его упустил. Но ты… Ты профессионал, Джереми. У тебя теперь есть машина. Время собирать вещи и заняться делом.
Джереми согласен. Он бросит пикап в гараже, прямо где он сейчас стоит. Скоро ли его найдут? Ой, очень не скоро. На той неделе, на которой семь пятниц будет.
А теперь всерьез. Если они играли на «Стоун-Черч», то могут ехать туда, где у них следующее выступление. Он скачал с их сайта список, там говорится: завтра вечером в «Касбахе» в Сан-Диего. Если не там, то в «Кобра-клаб» в Голливуде в субботу вечером. Надо, кстати, просмотреть сумку Американской Бабушки на предмет наличных.
Ага. Все, теперь все серьезно.
Лицо у Джереми перестало двигаться — пока что. Он снова становится собой. Чуть не всхлипнул, чуть не испустил вой, который отдался бы эхом в этой тесной ванной и напугал бы его так, что он весь остаток жизни не мог бы спать ночью и потел от страха, но приступ черного отчаяния проходит. Джереми заставляет его пройти, потому что с таким внутренним чувством человек жить не может. Она попала в сопутствующие потери. Не повезло. Что случилось, то случилось. Случайные потери при выполнении задания — мир не перевернется. Стисни зубы и шагай дальше. И одно он знает точно: как закончится это вот задание, он будет делать работу хорошего парня — против наркобаронов Мексики, он спасет тысячи жизней и тем уравняет счет. Это и называется — судьба.
Ганни подвигается ближе, щека к щеке в зеркале,
Джереми обдумывает — и соглашается.
Все, блин. Шутки кончились.
Часть пятая
Это место зарезервировано
Глава двадцать первая
Ариэль сбилась с дороги.
Она бродила в незнакомых местах, в жаркой чаще зеленых лиан, поросших листьями, почти закрывавшими солнце. Небо виднелось лишь яркими белыми пятнами. Ариэль знала только одно: ей нужно выбраться отсюда, здесь оставаться нельзя, и она пробиралась вперед, раздвигая стену растительности, тут же смыкавшуюся за спиной.
В лианах прятались колючки, они кололись и оставляли царапины, стоило только шевельнуться. Путь вперед грозил бедой, но выбора не было. Надо было вытерпеть, пройти заросли и выйти на другой стороне.
Пахло землей, жарой и сырой зеленью. Еще ощущался другой запах — воздух пропитывал сладковатый аромат, густой как вино. На колючих плетях висели темные ягодки, их были сотни, совсем черные и чуть красноватые, и Ариэль поняла, что стоит в густой чаще ежевики, протянувшейся во все стороны.
Вопрос: в какую сторону выход? И другой вопрос, более тревожный: а есть ли выход вообще?
Она пошла вперед, в выбранном направлении, хотя и не помнила, как его выбирала. Наверное, выбрали за нее. В любой момент она могла остановиться, повернуться и пойти в другую сторону, но все-таки, думалось ей, бывает иногда, что надо в этом мире чему-то верить.
Она не слишком далеко ушла, когда из чащи вышел этот человек и встал перед ней, будто загораживая дорогу.
Ариэль знала его, знала его лицо — по фотографии с водительского удостоверения. Знала, что он сделал с двумя ее друзьями, и знала, что он сейчас хочет сделать с ней.
Она попятилась — он двинулся следом. Его лицо ничего не выражало. У Ариэль от страха стиснуло сердце, ноги стали подкашиваться. А он приближался неторопливо, с нездешней пугающей уверенностью, и лицо его стало меняться.
Кожа зарябила и поползла, как глина под невидимой рукой. Под ней задвигались кости. С щелканьем и потрескиванием менялись, разрушались черты лица, одна щека выпятилась наружу, другая ввалилась, нос съежился и сменился увеличивающейся трещиной, лоб вытянулся куском камня в прожилках. Один глаз отступил внутрь, в темноту, другой выкатился, как у вытащенной из воды рыбы.
А нижняя челюсть поехала вперед, потом с треском, будто ломают сухие палки, она стала выходить из сустава, отделяясь от верхней. Ариэль пятилась сквозь режущие колючки, держа руку перед лицом, готовая оттолкнуть морду рептилии с разинутой пастью, а та раскрывалась до немыслимых размеров, гигантская даже по отношению к уродливой голове, из которой выросла. Изуродованное тело метнулось к Ариэль, продираясь через колючие плети, — руки опущены и сжаты в кулаки, на краю прожорливой пасти влажно блестит единственный глаз.