Пятеро на леднике
Шрифт:
Федька ждал. Вот Оля выпрямилась, одернула кофточку на спине и увидела его. Лицо ее, грустное и усталое, заулыбалось.
Она помахала ему рукой, оглянулась на Пашку и снова склонилась.
В этот день работа шла здорово. Федькино настроение передалось всем. До обеда сделали дневную норму. Во время перерыва Пашка подошел к Федьке, положил руку на плечо.
— Молодец, Федор. Я тебе обещал — и выполнил! А теперь вот что. Уговор наш помнишь? Насчет бати?
— Какой еще уговор? — спросил Федька, чувствуя, как исчезает
— А такой… Вон энту пачку лесу оттащишь в овраг, к дороге. И вон энту тоже еще.
Федьку взяла веселая злость.
— Не надейся и не жди! — сказал он, приветливо улыбаясь.
— Ты подумай, — предупредительно посоветовал Павел. — Я ведь с тобой по-хорошему. Пока. А не то с трактора сыму.
Федька сбросил руку Пашки с плеча, тоже вежливо ответил:
— И я с тобой пока по-хорошему. А с трактора меня уже сымали, не испугаешь.
После обеда Павел помрачнел. Федька работал с независимым видом, никакие бревна в овраг не оттаскивал. Павел тихо ругался, орал на Евстропа. А тут с соседнего участка пришел унылый, мокрый Митяев, попросил помочь завести трактор. Федька с готовностью вылез из кабины и услышал резкий окрик Павла:
— Не ходи!
Федька до того озлился, что даже шутить не захотел. Только и ответил:
— Иди к черту!
— Ты чего, совсем ошалел? — Павел подошел, засучивая рукава точно для драки. — А трудовая дисциплина для чего? Не ходи!
Федька отвернулся и пошел с Митяевым на его участок.
У Митяева дела были плохи. Это сразу было видно. Трактор не работал с самого утра. Тракторист спал в мастерской на ящике с инструментами. Весь участок был завален спиленной сосной в два слоя, а Митяев все продолжал валить лес.
Федька сразу же полез в мотор искать неполадки. Митяев, который, видно, совсем не рассчитывал на помощь, непомерно обрадовался Федькиному приходу, заволновался. Он все топтался около трактора, заглядывал в мотор, толкал Федьку и бормотал:
— Значит, это, спасибо тебе… Тракторист-то у меня, Макарчук-то, в армию, понимаешь, уходит, ну и гуляет. Заснул, понимаешь, сукин кот.
Федька возился до конца рабочего дня. Один раз приходил Евстроп, звал, говорил, что Пашка ругается. В пять часов Макарчук вылез из мастерской с опухшим, виноватым лицом и, подойдя, сказал:
— Брось ты с ним возиться! Дохлое дело. Отработал свое тракторишко! — И, отводя в сторону глаза, скрывая стыд, ворчал: — И куда начальство смотрит? Я уж им бесконечно объяснял: не годится машина, в полный износ пришла. Да оно, начальство, покуда встрепенется…
— Ладно, — сказал Федька. — Понятно: нас возвышающий обман.
— Чего? — переспросил Макарчук подозрительно.
— Будет врать, — пояснил Федька. — Машина не хуже моей. Давай помогай.
Рабочий день кончился. Федька и Макарчук остались и возились до вечера. Митяев и работница бригады Надька остались тоже.
В сумерках зажгли фонарь. Мотор разобрали и чистили все вместе. Трактор заработал уже в темноте.
Мокрые, продрогшие, все стояли вокруг и слушали, как по ночному лесу гулко разносится уверенный грохот.
Потом опять наступила тишина, необычно ласковая и мирная после железного грома. И тогда все почувствовали усталость.
К узкоколейке шли молча, под теплым, кропотливым дождиком. Ветра не было. С сосен падали тяжелые капли.
Когда вышли на узкоколейку, слева над лесом небо очистилось и мягко засияло звездочками. Макарчук виновато вздыхал. Митяев безуспешно раскуривал отсыревшую папиросу. Надька тихо напевала. От быстрого хода все согрелись.
Федьке показалось, что он уже шел когда-то с этими людьми по такой же дороге между мерцающими рельсами давно-давно, что он много лет знаком с ними. Никогда такого не испытывал Федька в бригаде Пашки.
Наверное, Митяев, Надька и Макарчук чувствовали то же самое, потому что, расставаясь около двухсотого пикета, Митяев вдруг сказал торжественно:
— Спасибо тебе, товарищ Черняков, от лица бригады! — И пожал руку.
Макарчук и Надька тоже пожали Федьке руку, а Надька просто попросила:
— Приходи к нам в бригаду, Федя. Подмогнешь нам.
— Обязательно подмогну! — пообещал Федька. — Жди меня — и я вернусь…
Чувствуя, как от усталости гудит все тело, Федька брел по вечерней улице к общежитию. Пахло мокрыми избами, влажное тепло шло от песка, прибитого дождем. С танцевальной веранды уже долетал отчаянно веселый голос: «Пичерильо, Пичерильо…»
В узорной тени елок-подростков засветлело голубое пятно. «Наверное, друг Пашка поджидает», — подумал Федька и, подойдя, узнал Олю. Она шагнула к нему из тени, спросила быстро и испуганно:
— Ты… ты где пропадал? Пашка так ругался!.. Пусть, говорит, только придет, а ты все не идешь… — Голос Оли зазвучал невнятно, жалобно. — Ночь уже…
— А ты все Пашку боишься? — вдруг спросил Федька просто и легко.
— Еще чего! — возразила Оля. — И ни капельки не боюсь.
— Тогда пойдем вместе на танцы! — предложил Федька. — Сейчас!
— Пойдем! — согласилась она храбро. — Я только побегу переоденусь и выйду. — И она побежала, остановилась, крикнула из темноты: — А ты пока побрейся, ходишь, как дед!
Федька пошел к общежитию и небрежно засвистал, скрывая неведомое смущение: ни разу в жизни он не брился еще…
ОТЪЕМЫШ
Рассказ
Все оленята прятались от сырости под животами матерей, только он один стоял под дождем, потому что его мать лежала на земле. Всего несколько дней мараленок видел мир вокруг себя. Это был хмурый мир: из-за хребта ползли дымные тучи, рассеивая холодную сырую мглу.