Пятнадцать ножевых 4
Шрифт:
Михаил Андреевич терпеливо молчал. Оделся, рубашку на все пуговицы застегнул, и гипнотизирует меня. Я посмотрел на Сулова, потом на куратора.
— Есть вопросики, — наконец огласил я вердикт. — Неприятные.
Вот динозавры, ничем их не прошибешь. В карты с такими играть лучше не садиться. Как смотрели ящерками, так и продолжают. Ну так понятно — Суслов при Сталине свою «карьеру» начинал.
— Что там? — показывая на список, спросил Юрий Геннадьевич.
— Я бы заменил. Не всё, но многое. Кое-что убрал бы... из-за весьма вероятных побочных эффектов.
Неужели?
— Но в больницу съездить надо. Для обследования. Анализы, рентген, спирометрию, ЭКГ. Одним днем обернуться можно — ложиться не нужно.
— Я сам знаю, что там можно, — вдруг проскрипел Суслов, откашлялся. — Разберусь. Сейчас и поедем. А вы, — кивнул он не Юрию Геннадьевичу, который молчал, стоя у окна, — займитесь лекарствами.
Даже не спросил ничего про Цвигуна? Что-то в лесу большое умерло? Видать не до гэбэшного генерала ему сейчас. Хреновая шутка, когда оно, почти самое крупное, как раз умереть может.
Мы вышли на улицу и я остановился, пытаясь застегнуть молнию на куртке.
— Список лекарств надо, — слегка нетерпеливо сказал куратор.
— В аптеке ЦКБ брать будете? — спросил я.
Он на секунду задумался. Да уж, случился разрыв шаблона. Брать помощь там, откуда исходит угроза — по меньшей мере не очень предусмотрительно. А ну, если как в плохом детективе, ампулы подменят?
— С улицы купить? — спросил он.
— У вас есть человек в Швейцарии? — общение с евреями явно сказывается на мне, вот уже и вопросом на вопрос отвечаю.
— Найдем, — кивнул он почти сразу. — Паульсен?
— Конечно. Мы же ему помогли, хоть и не бесплатно, теперь его очередь. Позвонить, даже список диктовать не придется, он и сам соберет набор. Сейчас озадачить, к вечеру уже здесь.
— Быстрый ты. Самолет в Швейцарию — не трамвай, летает пореже. Нужному человеку тоже придется кое-что предпринять... Ладно, не твоя забота. А что ты там про побочные эффекты говорил?
— Анаприлин. Его пожилым и вовсе нельзя, а у кого проблемы с дыханием — прямое противопоказание. Вред перевешивает возможную пользу намного. Вот только звонить откуда? Не из дома же...
— Не переживай, сейчас организуем. Иди к своей машине, подождешь меня там, я скоро.
Я, признаться, думал, что это — почти всё. Вот сейчас позвоним, я исполнителя озадачу, и свободен. Но, как пишут в дембельских альбомах, это было начало. Потому что я рассказал всё про Цвигуна, чуть ли не в лицах изображая, кто где стоял и что кому говорил. Кстати, выяснил, что Михаил, с которым общался Андропов — сын генерала.
Где-то в глубине сознания мне наивно хотелось, чтобы передо мной разложили весь пасьянс — кто, куда, зачем, кто за какие нитки дергает. Но вместе с тем испытал огромное облегчение, когда ничего такого не услышал. Меньше знаешь — крепче спишь. Помню, дядька мой, проработавший всю жизнь в строительстве, сначала мелким, а потом и крупным начальником, часто объяснял, что обогатиться мог бессчетное количество раз, особо не утруждая себя. Но не воровал, так как покой ценил выше денег.
Звонил я Паульсену с Центрального телеграфа. Разговор, правда, заказал Юрий Геннадьевич, продемонстрировав какой-то документик. И я совершенно спокойно уже через десять минут разговаривал с секретаршей исполнительного директора, судя по голосу, форварду сборной страны по регби. Впрочем, просьбу соединить с герром Фредериком человека, который познакомился с ним во время конгресса, выполнила. Паульсен всё понял — и по звонку, и по представлению, а потому говорил сухо и давая понять, что только врожденная вежливость не дает ему послать меня с такими странными просьбами.
— Кстати, нас с Морозовым на премию выдвинули. Западные немцы, — сказал я, когда мы уже вышли на улицу.
— Дадут — поедете и получите, — легкомысленно ответил Юрий Геннадьевич. — Отвыкайте уже от сознания бедного родственника. И поездки будут, и награждения. И не надо к этому разговору возвращаться. Возникнут сложности — решим. Вплоть до постоянной выездной визы. Понятно?
Мне кажется, что Аню уже пора переселять к этому дереву. В прошлый раз она Кузьму оттуда снимала, теперь опять кругами ходит и смотрит куда-то вверх.
— Что показывают?— спросил я, подходя поближе.
— Ой, испугал, — чуть не подпрыгнула она. — Там на нашего кота вороны напали.
— Кота вижу, опять решил поближе к звездам разместиться. А птиц не наблюдаю.
— Только что были. Две штуки. Отогнала. Вот увидишь, за подмогой полетели.
— Ага, так и вижу, прилетают к другим воронам и говорят: знаете рыжего Кузьму с девятьсот пятого года? Айда бить его, он наших обижает.
— Шуточки бы тебе шутить, — обиделась Аня. — Видел бы ты как они дрались.
— Беру свои слова обратно, — сказал я, увидев подлетающий коллектив. — Был неправ.
Прибыло четыре птички. Сначала они сели на верхушке дерева, покаркали противно, обозначая свое преимущество, и бросились на котейку. Малолетний придурок, уверовавший в свои силы, за каким-то хреном не ретировался благополучно с поля боя, оставшимся за ним, а стал доказывать свое право на владение деревом путем сидения на ветке.
Только густые заросли помешали одновременной атаке с четырех сторон. Так что две вороны вступили в бой, а остальные составили армию болельщиков. Вы слышали когда-либо смесь боевого нява и карканья? Душераздирающий звук.
Увидеть что-нибудь на дереве было решительно невозможно. По крайней мере, перья в стороны летели. Фиг знает, сколько это продолжалось, но синяк у меня на руке потом остался — так крепко вцепилась Анечка. Наконец, Кузька сорвался с ветки и полетел вниз. Пернатые агрессоры на секунду отстали, что дало ему возможность уцепиться за опору чуть ниже, но бой тут же продолжился. Впрочем, через пару секунд котейка повторил подвиг летчика Гастелло и пошел на таран. Вернее, уцепился в вороний организм и спланировал вниз. Тут уже подключилась группа поддержки с земли и я отправил в полет птицу, приложив ее по-футбольному пыром.