Пятнадцать суток за сундук мертвеца
Шрифт:
Клюквина принялась убирать со стола. Судя по ее суетливым движениям, в голове у Клавы зародилась какая-то мысль, но высказать ее в присутствии постороннего она не могла. Я тоже занервничала, совершенно не представляя себе, как повежливее указать гостю на дверь. Сашка же ничего не замечал и сидел в расслабленной позе, прикрыв глаза.
«Господи, вот навязался на мою голову! — думала я. — Пользы от него на пять копеек, а гонору — на все сто баксов. Можно подумать, ценные сведения добыл...»
Клавка волновалась все больше. Тарелка выскользнула
— Саша, а не выпить ли нам шампанского?! — отчаянно воскликнула я. — За встречу, за знакомство?
Сашка очнулся от дремоты. Было в его взгляде что-то такое, от чего я покраснела до корней волос.
— Я это... — пробормотал он, поднимаясь. — Я думал, вы обидитесь... Я сейчас!
Сашка метнулся в коридор. Не успели мы с Клюквиной перевести дух, как на кухне снова возник гость с двумя бутылками шампанского в руках.
— Вот... — произнес он смущенно. — Принес!
Наши с Клавкой лица вытянулись, как шерстяные носки после стирки. Я дернула плечами и счастливо оскалилась. Должно быть, улыбка вышла кривоватой — Сашка опустил руки и как-то увял. Странное дело, я заметила некоторую закономерность в его поведении: если речь шла о профессиональной деятельности, тут Сашка решителен и категоричен. Но едва только дело доходит до человеческих отношений, тут уж вся решительность куда-то исчезает, уступая место робости. Не вяжется это с его внешним обликом.
— Ой, Сашенька, мы так рады, так рады! — заголосила Клюквина. — Да ты садись, то есть присаживайся. Афанасия, пойдем, бокалы принесем.
Я растерялась:
— Так ведь здесь есть, Клавочка...
— Ради такого торжественного случая мы прабабкины возьмем, — Клавдия схватила меня за руку и потащила в комнату. — А ты располагайся, Сашок, чувствуй себя как дома!
В комнате Клюквина сунула мне в руки бокалы и горячо зашептала:
— Выпроваживать надо твоего мента. Дело есть!
— Какое, Клава?
— К Коленьке домой сходить надо.
— Так ведь мы ж были! Я не хочу туда снова, — заупрямилась я.
Клавдия со вздохом закатила глаза:
— До чего ты, Афоня, порой бестолковая, просто диву даюсь! Мы были на дядиной хате. Слышала, что Сашка сказал? У Коли с отчимом были проблемы, и он временно перебрался к Паше. Вот мы и сходим к отчиму.
— А как ты его адрес узнаешь? Тоже у Сашки спросишь? Так вот, дорогая, он тебе не скажет, так и знай! — в подтверждение своих слов я даже притопнула ногой.
— Да знаю я адрес, — отмахнулась сестрица.
При этом известии рот у меня сам собой приоткрылся и никак не хотел закрываться. Несколько секунд Клюквина наслаждалась произведенным эффектом. Потом, видимо, ей стало меня жалко, и она пояснила:
— Помнишь, в машине ты мне дала его паспорт, пока сама удостоверение или пропуск изучала?
Я согласно кивнула.
— Так вот, — продолжала Клавдия, — я отнеслась к этому делу со всей ответственностью. Первым делом, конечно, заглянула в графу о семейном положении, потом посмотрела сведения о детях, ну, и в конце концов поинтересовалась местом прописки. То есть, пардон, теперь это называется регистрация...
– И?!
— Улица Нижегородская, 63 — 45!
— Так это же...
— Да, да, да! — горячо подтвердила Клавдия. — Это в двух кварталах от нас! Поэтому давай-ка быстренько выпьем с Сашкой шампусика, и выпроваживай его!
Однако быстренько не получилось. После третьего бокала Сашка разошелся и принялся балагурить. Он шутил, сыпал остротами, рассказывал анекдоты и предпринимал неуклюжие попытки ухаживать за нами обеими. В нетерпении я ерзала на стуле. В конце концов это привело к тому, что прабабкин бокал слетел на пол. Неизвестно почему, но это ужасно развеселило Сашку. Он залился смехом и, хлопая в ладоши, провозгласил:
— Это к счастью, честное слово!
Желая, наверное, приумножить внезапно свалившееся счастье, Саня залпом допил шампанское и хватил бокал об пол. При этом на лице его было разлито прямо-таки детское выражение счастья. Я втянула голову в плечи, ожидая бурю гнева со стороны Клюквиной — она очень трепетно относилась к прабабкиному наследству. Клавкино лицо напоминало посмертную маску. В воздухе отчетливо запахло скандалом.
— Э-э-э... — нарушил Сашка звенящую тишину. — И-извините, я, кажется, переборщил. Но ведь посуда бьется к счастью, правда?
— Правда, — деревянным голосом подтвердила Клавдия.
Она, не мигая, смотрела на осколки. Пользуясь тем, что сестра занята созерцанием останков прабабушкиного наследства и не замечает ничего вокруг, я толкнула локтем Сашку и прошептала ему в ухо:
— Тебе лучше уйти. Сейчас начнется!
— Но... — попытался он возразить.
— Не спорь! Давай-ка, продвигайся к выходу, я ее придержу. Пять минут у тебя есть. Чего ждешь?! Быстро!
Сашка на цыпочках прокрался в коридор, примерно с минуту там повозился и ушел, аккуратно прикрыв дверь. Я облегченно перевела дух.
— Ушел? — глаза Клюквиной приобрели осмысленное выражение.
— Ага, — подтвердила я, орудуя веником и совком. — Бокалы жалко...
— Плюнь, — посоветовала Клавдия. — У нас еще четыре штуки осталось. Бросай веник, Афоня. Пойдем навестим отчима твоего Коленьки...
Вздохнув, я поплелась одеваться. Через пять минут стало ясно — миссия невыполнима. Наши с Клавдией куртки принимали водные процедуры в ванной. Какое-то время мы с сестрой беззлобно переругивались, пытаясь ответить на вопросы: кто виноват? И что делать? В конце концов, в шкафу отыскалась моя старая дубленка, в которой я зимой выношу мусор (процедура эта, как правило, происходит поздно вечером, когда некого пугать проплешинами на ней), и Клавкино демисезонное пальто без пуговиц и почему-то с отпоротым воротником.