Пятнадцать суток за сундук мертвеца
Шрифт:
— Все равно кашу не буду! — упрямо повторила я, снова отодвигая тарелку. — Молоко еще куда ни шло, но каша — это чересчур! Сама ешь.
— Пожалуйста! — пожала плечами Клавдия и проглотила первую ложку.
Тут же по ее лицу прокатилась гримаса отвращения, а затем оно приняло такое страдальческое выражение, что сразу захотелось быстро и безболезненно ее прикончить. Чтоб не мучилась. Однако я решила быть великодушной:
— Может, бутербродик с колбаской, а, Клав?
— Давай, — угрюмо кивнула сестра и, помолчав, добавила: — Насчет орудия пытки ты, кажется, была права. Отдадим кашу Тырочке?
— Не стоит травмировать животное.
Мы с удовольствием перекусили бутербродами с кофе и принялись болтать о разных пустяках. За этим занятием нас и застал Сашка.
— Привет, девчонки! — весело поздоровался он. — Как настроение? Ой, так кушать хочется, просто жуть! Я специально не стал обедать на работе, зная, как Клавочка замечательно готовит.
Клюквина широко улыбнулась и с любезностью Франкенштейна пригласила:
— Проходи. Сейчас мы тебя накормим. Сегодня я превзошла саму себя!
Едва Саня скрылся в ванной, я набросилась на сестру чуть ли не с кулаками:
— Ты пошто мужика тиранишь? Что плохого тебе человек сделал?! Зачем собралась его своей кашей пичкать?!
— Мне, Афанасия, непонятны твои намеки, — холодно ответила Клюквина. — Сашка пришел с работы, я всего лишь хочу его накормить. Согласись, нормальное желание добропорядочной женщины. Сама знаешь, путь к сердцу мужчины лежит через желудок. И потом, не выбрасывать же ценный продукт!
Вообще-то, я уже заметила, что у Клавдии появилась стойкая неприязнь к Александру Михайловичу. При любом удобном и неудобном случае она старается поддеть Сашку, съязвить в его адрес или, на худой конец, огрызнуться. Может, Клавка влюбилась? Ведь намекала же она про путь к сердцу мужчины. Но, боюсь, овсяной кашей можно проложить путь не к сердцу, а к какому-нибудь другому органу. Я хорошенько присмотрелась к сестре. Она неторопливо накрывала на стол, выражение ее лица при этом было совершенно спокойным, но, я бы сказала, затаенно глумливым.
— А вот и я! — радостно сообщил Сашка, появляясь на кухне. — Чем нынче угощает уважаемая Клавдия Сергеевна?
— Ты садись, Александр Михайлович, — отозвалась Клюквина, — сейчас увидишь.
Саня умостился за столом, вожделенно потирая руки и широко улыбаясь. Однако при появлении на столе тарелки улыбка его как-то увяла.
— Что это? — шепотом поинтересовался Сашка.
— Овсяная каша, — хором ответили мы с Клавдией, а я со вздохом добавила: — Низкокалорийный и очень питательный продукт.
— Это я понимаю, но... Мне бы хотелось чего-нибудь посущественнее. Мяса, например, или рыбку. Я же мужик все-таки, а не клиент дома для престарелых!
— Это ты жене своей будешь рассказывать, — огрызнулась Клавдия, — мужик ты или пенсионер беззубый. А здесь, извините, ешь, что дают, а то и это отберу!
Сашка замолчал и принялся меланхолично пережевывать овсяную кашу. Мне было бесконечно жаль человека. Шутка ли — подсунуть на обед молочную кашу вместо хорошей отбивной! Когда с овсянкой было покончено, Сашка кисло улыбнулся и вежливо поблагодарил:
— Спасибо, Клава. Было очень вкусно.
— Молочка на десерт не желаешь? — любезно предложила Клюквина.
Заметив смятение в Сашкиных глазах, я поспешила встать на защиту мужской чести и достоинства, а заодно и желудка.
— Александр Михайлович желает кофейку с бутербродами откушать! — заявила я, буравя сестру грозным взглядом. — Ведь желаешь, Саш?
— Желаю, — быстро согласился он. — Мне, вообще-то, нельзя молочные продукты. С кислотностью что-то не в порядке. А от чистого молока потом, пардон, пучит...
Клавка фыркнула и отвернулась, а я принялась стряпать бутерброды. Отчего-то мне казалось, что на молоко и молочные каши Сашка до конца дней своих не сможет смотреть без содрогания. Саня в мгновение ока умял бутерброды, выпил кофе и сыто прикрыл глаза.
— Ну, что, Афоня, — обратился он ко мне, спустя
пару минут, — кассету уже прослушали? Есть что-нибудь интересное?
— А то как же! — сердито ответила Клавка. — Захватывающее повествование об английских пиратах и пиратских сокровищах! Покойный Коленька даже в своем почтенном возрасте просто бредил ими!
— Не смешно, Клавдия, — строго сказал Сашка. — Я ведь серьезно спрашиваю.
— А я серьезно отвечаю. На кассете действительно описание подвигов сэра Френсиса Дрейка. Правда, Афанасия?
— Угу, — почему-то смутилась я. — Но там не только про Дрейка. Просто Клава не стала дальше слушать...
— Ну, она не стала, а я с удовольствием послушаю. Ты со мной, Афанасия Сергеевна?
Я отрицательно покачала головой. Клавдию было жалко, а кассету я почти дослушала. Александр Михайлович пожал плечами и вышел.
Клюквина сосредоточенно грызла ногти и смотрела в окно с безучастным видом.
— Клав... — робко позвала я.
Сестра угрюмо свела брови на переносице, но молчала.
— Клавочка...
Вторая попытка тоже не удалась. Глубоко вздохнув, я заткнулась.
— Афоня, — наконец заговорила Клюквина, — ты можешь быстренько рассказать мне, что там на кассете? Хотя бы в общих чертах? Должна же я быть в курсе дела...
— Тогда почему бы тебе не присоединиться к
Сашке? Про твоих нелюбимых пиратов там уже закончилось, зато началось самое интересное...
Клавдия, старательно сохраняя на лице брезгливо-недоверчивое выражение, нехотя поднялась и, что-то бормоча себе под нос, последовала моему совету. Я сварила еще кофе, смастерила двухслойный бутерброд и уселась перед аквариумом, в котором, мирно шевеля ластами, дремала Тырочка. Я смотрела на ее монотонные движения и лениво размышляла:
«Каникулы скоро кончаются. Осталось всего пять дней. Начнутся занятия, и времени совсем не будет. Прощай, расследование! А Клавка без меня не справится, даже если Сашка ей будет помогать. Да-а, время идет, а мы по-прежнему топчемся на месте. До сих пор ни одного подозреваемого. Единственное, что известно, так это то, что за Павлом следили. Или за Колей? Но когда? Мы же не знаем, сколько времени эта кассета пролежала в банке, когда была сделана запись... Ситуация!»