Пятнадцать суток за сундук мертвеца
Шрифт:
— Вот видишь! Гаврюша зря говорить не будет. А ты, Афоня, деревня деревней...
— Вообще-то, я Прохор, — робко поправил парень.
— Какая разница, — махнула рукой Клава, — главное, что ты в искусстве разбираешься. Будешь моим персональным консультантом, а то моя сестренка только о пиратских кладах и думает!
Почему-то захотелось треснуть Клавке по шее. Раз уж напилась, то молчи, зачем же язык распускать?! Кольку моего длинный язык до могилы довел. Стоит ли подвергать себя, а заодно и меня необоснованному и совершенно бесполезному риску? Ведь как ни крути, а Прошу я знаю всего два часа, а сама Клавка — и того меньше. Я поспешно перевела разговор на другую тему:
— А как называется данный шедевр?
— О! По-моему, гениальное название! «Забастовка шахтеров». Я спрашивала у Ефима, есть ли у него «Забастовка учителей», но увы... Впрочем, он обещал нарисовать.
Я вздрогнула: если уж шахтеры такие зеленые, то какие будут учителя?! Клавдия еще что-то бормотала, но все тише и тише и вскоре замолчала совсем.
— Уснула, — шепотом сообщил Проша и заботливо переместил Клюквину в горизонтальное положение. Придется ждать, пока сестрица проспится. Надеюсь, что результатом ее встречи с Ефимом стала не только «Забастовка» и тяжелая степень опьянения! Я глазами указала Прохору на выход, подняла с полу брошенную куртку и сапоги и тоже покинула комнату.
В коридоре смущенно топтался Прохор. Было видно, что уходить ему совсем не хочется.
— А можно мне еще чашечку чая? — робко спросил он, близоруко прищурив здоровый глаз.
Мне тоже не хотелось оставаться одной (спящая Клавка не считается), поэтому я милостиво согласилась.
Проша ушел, когда часы показывали четверть девятого. Стараясь не шуметь, я навела порядок на кухне и на цыпочках прошла в комнату, где спала Клава. Однако она не спала, а бессмысленно таращилась в потолок, изредка издавая сдавленный стон.
— Афоня, дай водички... — слабым голосом попросила Клюквина. — Во рту настоящая Сахара.
— Алкашка, — покачала я головой, выполнив просьбу сестры.
Клавдия уселась на диване и болезненно сморщилась:
— Ой, голова моя-а-а!
— Ага. Она и по трезвому у тебя слабенькая, а уж после водки... Ты хоть, кроме шахтеров, что-нибудь полезное принесла?
— К-каких шахтеров?
Я указала на картину. Клавка пару минут таращилась на нее, потом тихо ойкнула и закатила глаза.
— Белая горячка... — прошептала сестра. — Вот, уже зеленые человечки мерещатся!
— Это и есть шахтеры, — пояснила я. — Они бастуют. Ефим обещал еще и забастовку учителей нарисовать.
Клюквина издала протяжный стон и повалилась на диван. Уже второй раз за сегодняшний день мне пришлось оказывать первую медицинскую помощь. В Клавкином случае это были две таблетки растворимого аспирина, полное погружение в ванну и чашка крепкого куриного бульона.
— А высокий блондин с одним глазом был? — с надеждой спросила Клавдия, постепенно возвращаясь к жизни.
— Блондин был. Это Прохор. Он сапоги с тебя снимал.
— Да?! А почему у него один глаз? И откуда он взялся?
— Он из троллейбуса, но о нем потом. Что ты у Ефима узнала?
Клавдия заерзала на стуле, старательно отводя глаза.
— Ну... что узнала? Адрес дачи узнала... Кажется.
— Как это кажется? Узнала или нет?!
— По-моему, я его куда-то записала... Вот только куда?
Клавдия поднялась и вышла. Я нетерпеливо постукивала по полу ногой. Ну, Клавдия! Напилась до полной амнезии. Раньше подобного за ней не наблюдалось.
— Нашла! — радостно сообщила сестра и разжала кулак. Там обнаружилась скомканная бумажка. Клавдия ее старательно разгладила и принялась внимательно изучать.
— Ничего не понимаю! — досадливо сморщилась она. — Что за ужасный почерк?! Китайские иероглифы и то понятнее, ей-богу!
Я отобрала у сестры бумажку. Почерк-то точно был Клавкин, уж мне, как литератору, ежедневно проверяющему тетради, можно поверить! Но написано было, мягко говоря, неразборчиво. Я напряженно всматривалась в каракули, а Клюквина лишь сочувственно морщила лоб и негромко повторяла:
— Спокойствие, Афанасия, только спокойствие. Ты справишься, не привыкать. Балбесы твои еще не так пишут.
Ее бормотание не помогало, скорее, наоборот, сбивало с толку и мешало сосредоточиться. Наконец мои усилия были вознаграждены: из каракулей постепенно сложился адрес.
— Так, я поняла, — торжественно оповестила я. — Малаховка, улица Жукова, только дом непонятно — то ли 16, то ли 26...
— Точно, 26! Я еще подумала, как наша квартира. У нас ведь номер квартиры 26, — радостно сообщила Клюквина и вопросительно посмотрела на меня: — Поедем?
Я разволновалась. Сашка запретил ехать на дачу. Как он сказал, неизвестно, что там, а вытаскивать нас из неприятностей ему некогда. Немного поразмышляв над этим, я решительно заявила:
— Собирайся. Едем в Малаховку.
— Сейчас?! — вздернула брови Клавка.
— Нет, дорогая, завтра поедем! — съязвила я. — Дождемся, когда Сашка придет, отпросимся у него и поедем.
Клавка чувствовала себя виноватой, опустила глаза и обреченно кивнула, рискнув однако заметить:
— Поздно уже, Афонь. Скоро электрички перестанут ходить. Как мы потом домой доберемся?
На секунду тень мысли омрачила мое лицо, а потом я беспечно махнула рукой:
— Что-нибудь придумаем. Будем решать проблемы по мере их возникновения.
План Клюквиной не понравился, особенно та часть, в которой упоминались проблемы. Она нехотя поднялась и принялась собираться. Учитывая, куда мы едем, я достала с антресолей старый рюкзак, веревку и фонарик. Сестра позаботилась и о поддержании жизненных сил — в рюкзак отправился термос с горячим кофе, пакетик с бутербродами, затем две пары теплых носков, туалетная бумага и спички.