Пятничная я. Умереть, чтобы жить
Шрифт:
— Заткни ей пасть! — еще отчаяннее взвыл незнакомец.
Янис-Эль в этот момент дернулась изо всех сил, проверяя крепость веревок и устойчивость стола. Увы! Привязана она была надежно, а стол под ней даже не покачнулся. «Гадство!» — подумала она и от полной безысходности продолжила свои недозволенные речи. Янис-Эль была уверена: стоит ей замолчать, как все тут же и случится. Чужой отвратительный член вопрется в ее тело и начнет там орудовать, разрывая ткани и гордость. Сначала один, потом второй… Страшно не было. Было отвратительно и… обидно. До злых слез обидно, что все происходит именно так. И главное — уже, наверно, ничего не изменишь.
Но не сдаваться
— Правильно говорят: все мужики сволочи. И вы, дорогой дядюшка, из них — первейшая. Сначала замуж звали, обещали дора Несланда ради такого дела на тот свет отправить и всех, кто во фьоре Моберг мешаться будет, тоже, а теперь даже член мне в рот сунуть жалеете.
— Она все врет! — взвыл Титус. — Ничего такого я не говорил!
— Нет, не вру. Чего мне теперь врать-то? Этот гад на место моего отца метил. Причем хотел править не только фьором Моберг, но и Домом Несланд! Я это сразу поняла! Через постель — и в дамки. Все клеился ко мне, за коленки хватал и сексуально ублажить предлагал, пакость хитрозадая!
— Ах ты! — звук пощечины согрел душу Янис-Эль, но веревки это тепло, увы, не растопило.
И все же пока эти двое выясняли отношения и обоюдно обвиняли друг друга во всех смертных грехах, ее саму, по крайней мере, никто не насиловал. Не самая долгая отсрочка, но все же. Продолжая дергать связанные руки и ноги, чтобы еще хотя бы совсем чуть-чуть ослабить свои путы, Янис-Эль мечтала лишь об одном: чтобы развязанный ей спор перешел в поножовщину. Но мечты эти оказались несбыточными. Вскоре словесная баталия утихла, и после этого руки незнакомца вернулись на ее тело, сжимая и тиская. Было больно и по-прежнему жестоко обидно. Быть оттраханной, а после зарезанной, как курица — не та смерть, которой можно было бы гордиться. Янис-Эль выла злобно, дергалась, не обращая внимания на то, что веревки врезаются ей в запястья, и судорожно соображала. Что делать-то?
Она потянулась разумом к мечу. Клинок был рядом, в этой же комнате, но так же недостижим, как луна на небе. Потянулась к метру Шуппе, дору Тарону, Эйсону и пресветлому лиру Бьюрефельту. Ко всем, о ком успела вспомнить. Нет, конечно, не для того, чтобы позвать на помощь. Какая уж тут помощь? Просто в слабой надежде, что ее услышат и поймут. А значит, будут знать о том, что… О чем, черт побери? О том, что она вот-вот умрет в сто сорок пятый, блин, раз?
Как ни странно, в ответ на призыв в ее разум тут же ворвались ответные эмоции, которые сильно, до боли, прошили все существо Янис-Эль, заставив выгнуться и закричать. Сзади засмеялись, и уже знакомый сухой и мерзкий стручок пристроился ко входу в тело.
— Сейчас узнаешь, — бормотал этот гад. — Узнаешь. Раскаешься, что посмела…
Голос постепенно стал совсем близким, и Янис-Эль резко откинула голову назад, стремясь попасть по нависшей над ней роже. Попала, но у самой тоже в глазах поплыли звездочки.
— Паразитка! — заорали сзади.
На поясницу стали падать теплые капли, и Янис-Эль с мстительным удовлетворением поняла, что то ли разбила паскуде нос, то ли рассекла губу. Но и это смогло оттянуть момент неизбежного насилия лишь на пару минут. Руки мерзавца снова вернулись ей на ягодицы, удерживая их, а член опять начал отвратно моститься и тыкаться.
Янис-Эль, продолжая грязно материться, изо всех сил зажмурила глаза, стиснула внутренние мышцы — все, какие нашла — и задергала задницей, насколько позволяли веревки. Увы, но это было все, что в создавшейся ситуации она могла противопоставить агрессору. Постыдная малость, но тем не менее отвратный стручок незнакомца в очередной раз сбился с прицела и скользнул мимо, больно ткнув Янис-Эль рядом.
— Держи ее! — заорал тот Титусу.
— Позорище, — рявкнула в ответ Янис-Эль, заглушая несмелые повизгивания Титуса, а попутно продолжая свои маневры уклонения. — Привязанную и то трахнуть не получается.
— Держи, я сказал, — выл незнакомец, но Титус, которого Янис-Эль по-прежнему видела только от пояса и вниз, лишь пятился назад, попутно упихивая свой член обратно в штаны.
— Я на такое не подписывался. Не хочу я ее держать, не могу, — стенал «дорогой дядюшка». — Ты обещал, что все будет просто. Что ты отдашь мне долговые расписки и меч, и мы разойдемся, как в море корабли.
— Идиот! Не хочешь, так убирайся отсюда и позови кого-нибудь из солдат. Тряпка!
Титус обиженно затопал прочь. Вновь распахнулась дверь, обдав голый зад Янис-Эль струей почему-то совершенно ледяного воздуха. И вместе с ним в комнату ворвались крики и какие-то ужасные звуки. Кто-то огромный то ли шипел рассерженной кошкой, то ли рычал совсем по-медвежьи. Одновременно раздавались тяжелые прыжки, удары, новые вопли. А кроме них — отвратительные влажные раздирающие звуки и хруст. Словно кто-то отрывал от мягких человеческих тел большие кровавые куски мяса, попутно с легкостью перекусывая кости.
Титус заголосил и вдруг заткнулся, словно ему махом откусили голову. Так и не опознанный Янис-Эль насильник тоже заорал, и его гадостный член наконец-то убрался. Сама Янис-Эль как могла вывернула голову в тщетной попытке увидеть, что же происходит, но так ничего и не рассмотрела, потому что ровно в этот момент кто-то свалился прямо на нее и забился в предсмертных судорогах — дрыгая ногами, хрипя и скребя ногтями по гладкой столешнице.
Сказать, что Янис-Эль испугалась — значило не сказать ничего. Если раньше она была непосредственной участницей триллера эротического, то теперь где-то там, за ее беззащитной, выставленной на всеобщее обозрение, доступной для любого супостата филейной частью происходил натуральный ужастик. Что-то вроде «Техасской резни бензопилой» пополам с «Парком Юрского периода». Кто-то всех увлеченно жрал, заливая окрестности литрами крови, а Янис-Эль в ответ по-прежнему могла только задом вилять и испуганно материться.
Наконец, все стихло. И в этой тишине раздались шаги — мягкие и в то же время тяжелые. Так мог бы идти большой зверь, чьи подушечки лап немного скользили по гладкому полу, расходясь в стороны под весом крупного тела — шшш, шшш, шшш. Тварь подошла так близко, что замершая Янис-Эль почувствовала ее влажное дыхание на своих трусливо поджавшихся ягодицах, а потом лизнула ее — длинно и щекотно. Так, словно пробовала — хорошо ли поперчено блюдо или надо добавить специй перед тем, как начать есть. Янис-Эль замерла, боясь шевельнуться, дыхание зверя сместилось. Мгновение, и острые зубы вцепились, кажется, прямо в щиколотку. И вот тут-то она не выдержала и заорала, срывая голос.