Пятничная я. Умереть, чтобы жить
Шрифт:
— Не реви, — сказала Янис-Эль. — Чертик и Ангела не захотят возвращаться к такому реве. Ты мужчина, ты должен быть сильным. Когда они вернутся, то будут голодными, усталыми и замерзшими. Их надо будет покормить, согреть и уложить спать. Сделаешь это вместо меня?
— Да, — снова хлюпнул Альф. — А вдруг они не вернутся?
— Вернутся.
— А ты? Ты вернешься?
— Ну, куда я теперь от вас денусь?
— Возвращайся, — Альф обнял Янис-Эль и вздохнул.
— Без тебя будет скучно, — подтвердила Лута и, потянувшись, поцеловала Янис-Эль в щеку.
Почувствовав, что сама вот-вот захлюпает, Янис-Эль сняла с себя руки Альфа и поднялась.
— Ну, кажется, все.
— Да, —
Янис-Эль потопталась немного, повернулась и полезла в карету, где ее уже в нетерпении поджидал фьорнис Титус. «Во всем надо искать хорошее, — думала Янис-Эль, усаживаясь. — По крайней мере, теперь я могу по ступенькам подняться, не рискуя свалиться и разбить себе нос из-за того, что в очередной раз наступила на подол своего платья».
Титус, отвернувшись к другому окну, прощался с дором Халльродом. Чуть в стороне капитан Фьорнфельт вскочил в седло и сделал отмашку своему отряду. Эльфы из фьора Моберг последовали примеру людей. Эйсон так и смотрел в сторону, и Янис-Эль почувствовала, как в ее груди словно бы что-то тихонько тренькнуло. Так, будто оборвалась совсем тонкая, но туго натянутая струна. Карета дернулась, трогаясь. Янис-Эль вздохнула, внутренне собираясь, изобразила на лице радостную улыбку и принялась махать в окошко Луте и Альфу, которые отвечали ей тем же.
— Это просто неприлично, — сказал «дорогой дядюшка» Титус и поплотнее закутался в плащ.
— Что? — Янис-Эль закрыла окно и откинулась на спинку сиденья.
— Он мог бы тебя и поцеловать на прощание. Такое подчеркнутое равнодушие к супруге — оскорбительно.
— Я себя оскорбленной не чувствую, — отрезала Янис-Эль и стиснула зубы.
В таком глухом молчании они и ехали дальше. Капитан Фьорнфельт проводил их до того постоялого двора, на котором путники планировали ночевать. Янис-Эль еще провела в его компании приятный вечерок, результатом которого стало тяжкое похмелье утром, а после их пути разошлись. Капитан и его люди повернули обратно к Несланд Эльцу, а карета фьорниса Титуса в сопровождении шестерых эльфов в униформе фьора Моберг отправилась в сторону Академии.
Янис-Эль смотрела в окно на заснеженные пейзажи и думала о том, как все переменилось за эти неполные две недели. И сколько за этот короткий срок в ее жизни произошло. Она влюбилась, чудом осталась жива, обзавелась двумя щенками и подружилась с двумя детьми… Еще пару дней назад она молилась, чтобы все это безумие, в которое превратились ее каникулы, прекратилось, и вот теперь Несланд Эльц остался позади. Но наступившая тишина и покой почему-то совершенно не радовали. От полной тоски Янис-Эль даже попыталась беседовать с дядюшкой Титусом, но тот был на удивление молчалив и задумчив.
У следующего постоялого двора остановились поздно вечером. Уже в полной темноте. Янис-Эль перекусила и быстро ушла в свою комнату. А Титус остался в компании солдат и нескольких бутылок горлодера. Это радовало. По крайней мере, к Янис-Эль «дорогой дядюшка» клеиться перестал. Может, смирился с ее замужним статусом, который, собственно, сам же и организовал. А может, строил какие-нибудь очередные далекоидущие планы.
Памятуя о коварстве родственничков, Янис-Эль на всякий случай строго ела только то, что ели все, накладывая себе из общей тарелки, и пила лишь воду из колодца. Хотя причин травить ее теперь, после заключения брака, вроде бы и не было. Даже если она формально и оставалась наследницей фьора Моберг, править им она уже не сможет никогда. Эльфийка, выданная замуж за тхлен, автоматически теряла такое право. Зато Янис-Эль теперь стала первой в линии наследования после супруга. И она будет править Домом до момента достижения совершеннолетия Альфом… Если тот до этого светлого мига доживет…
Так что, если в планах стоял захват власти в Доме Несланд, то теперь травить надо было именно мужчин из рода Несланд. Смертельно устав разбираться во всем этом паучьем царстве, Янис-Эль в который раз осознала, что в интригах она ни черта не понимает, плести их не умеет, а расплетать тем более. Скорей бы уж Академия и вояки — простые и понятные. Янис-Эль стала с теплом вспоминать дора Тарона, других преподавателей. Радовала и предстоящая встреча с Джоанной — тогда Фрейнериль-Мир-Тэ — или Фрейя, как ее называла Эри-Ри, разогнала их пенную вечеринку слишком быстро, и вдоволь насладиться компанией подруги Янис-Эль не смогла.
Наутро снова двинулись в путь. Но теперь дор Титус выглядел куда менее мрачным и замкнутым. Он снова болтал всякие глупости. Пытался убедить Янис-Эль в том, что ее «мини», может, штука модная при дворе, но для уважающей себя замужней дамы из знатного рода тхлен — слишком вызывающая. А после заговорил о мече. Придирчиво расспрашивал, как получилось, что клинок выбрал именно ее, Янис-Эль. Почему всех он жжет и отталкивает, а ей дается в руки. Что сделал дор Тарон, чтобы клинок стал ничейным и получил возможность выбрать нового хозяина. Янис-Эль отвечала неохотно, но все же отвечала — ехать и дальше в молчании не было никаких сил.
После остановки на обед фьорнис Титус и вовсе подобрел и разулыбался, а затем, подмигнув Янис-Эль, вдруг вытащил из-за пазухи какую-то свернутую в трубочку бумагу, которая была просунута в крупное и довольно-таки тяжеловесное, даже аляповатое кольцо.
— Твой супруг, Янис-Эль, просил меня отдать это в твои руки только в Академии, но ты выглядишь все это время такой печальной, что я решил сделать это сейчас.
Янис-Эль взяла письмо, вытянула его из кольца, которое по-прежнему казалось ей… Поначалу она даже затруднилась подобрать верное определение, а потом нашла — неподходящее. Кольцо было неподходящим. Оно не подходило Эйсону, не соответствовало его тонкому художественному вкусу. Почему-то казалось, что Эйсон никогда бы ничего подобного не подарил. Но думать обо всей этой… стилистике Янис-Эль перестала, как только вчиталась в суть послания. Почерк мужа она узнала сразу — в бумагах Несланд Эльца, особенно в документах трехгодичной давности, написанного Эйсоном было достаточно много.
«Янис-Эль, супруга моя, — писал он, — я знаю, это стыдно и глупо, но такой уж я человек. Мне проще написать, чем сказать. И проще нарисовать, чем написать. В багаже кареты твоего дяди портрет. Он совсем маленький по размеру. Там я и дети. Мне бы хотелось, чтобы ты повесила его в своей комнате в Академии. Быть может, это смогло бы сделать нас всех ближе друг другу. Не скажу — понятнее. То, что произошло между нами из-за моей глупости и магического зелья, до сих пор выбивает меня из колеи. Лишает покоя и возможности связно мыслить. Мне надо это принять. Но одно я могу сказать тебе, жена моя, совершенно точно: я рад, что именно ты была в те часы рядом со мной. Я не понимаю и боюсь тебя. Нет, не так. Боюсь себя и того, что ты будишь во мне. Ты ворвалась в мою жизнь, как ураган. Все вроде бы перекрутила и перепутала, а теперь я вижу, что совсем наоборот — выпрямила и развязала… А где не получилось — разрубила с поразительной прямотой и решительностью. Не стоило тебя отпускать в эту твою Академию. Правильнее было бы оставить рядом, чтобы понять, чтобы разобраться. Но я обещал. И я знаю, что для тебя это важно. Так что езжай. Учись. И возвращайся. Мы… Нет, не так — я! Я буду тебя ждать».