Пятые приходят на помощь
Шрифт:
— Иметь бы куриные потроха... На них налим хорошо идет. Да и таймень хватает. Можно бы и поджаренного воробья...
— Или соску с повидлом,— в тон Самсонову сказал Ромка, думая, что тот его разыгрывает насчет жареных воробьев. Самсонов не обиделся.
— Да ну тебя,— сказал он.— Пойдем червей копать...
Он взял факел из смолевых корневищ и шагнул в кусты тальника. Остановился в сырой ложбинке и протянул факел Ромке.
— Держи...
Огонь тускло освещал переплетенную корнями землю. Самсонов воткнул в дерн толстый сук и начал им ковырять, как заступом. Глинистые комья он брал в ладони и разминал, поднося поближе к огню. Черви долго не попадались. Ромка сказал, что лучше бросить это дурацкое занятие и идти к костру, Самсонов разозлился:
— Есть хочешь, а работать лень, да? Думаешь, тебе сюда еду на блюдечке с голубой каемочкой принесут? Черта с два!
Наконец Самсонов нашел большого извивающегося червя, обрадовался, подул на него и ласково сказал:
— Хорош, гусь лапчатый...
Потом снова принялся ковырять землю, то и дело радостно сообщая:
— Еще один! Жирный, черт!
Скоро Самсонов сказал:
— Ну, хватит. А теперь к реке. Я здесь один налимий омут знаю.
Он сунул руку в карман и вытащил леску.
— Звягинцева,— сказал Витька.— Как чувствовал, что может пригодиться. Жаль, готовые закидушки и наживка на пристани остались...
Место для рыбалки выбрали на крутом берегу. Удочку Самсонов забросил неподалеку от большой лиственницы, принесенной сюда в половодье.
Через полчаса Самсонов проверил снасть. Червяк оказался нетронутым. Рыболов насадил на крючок еще одного червя, но теперь забросил удочку уже в другое место.
От воды тянуло прохладой. В небе мерцали звезды. Одна из них стремительно неслась по небосводу.
•— Реактивный,— сказал Самсонов.— Может, военный... Или пассажиры летят куда-нибудь на край земли...
Он усмехнулся и бросил камень в кусты:
— А мы, как робинзоны, застряли на острове. Да хотя бы где-нибудь в безлюдье, а то у поселка на виду.
Он встал и направился к удочке. Ромка услышал, как Самсонов сопит, и подошел к нему. Рыбак обеими руками держал удилище и водил им из стороны в сторону.
Рыбина тянула вглубь, и Самсонов, выискав наиболее пологий спуск, сполз к воде, умостившись на небольшом приплечике берега. Теперь ему стало удобнее вести поединок.
Ромка последовал за Витькой, опустил факел к реке и вскрикнул от удивления. Самсонов тянул большую рыбину. Налим мотал головой.
— Здоровенный,— обрадованно сказал он.
— Подхватывай его,— приказал Самсонов.— Такого без подхвата не вытащишь — леску порвет...
Ромка встал на колени и, придерживаясь одной рукой за выступ глинистого берега, другую опустил в воду, нашел налима, провел ладонью по его скользкой коже и подобрался к жабрам.
Как крючками, Ромка зацепил налима пальцами и потянул на себя. Рыбина стала извиваться и вырвалась из рук, но упала на берег. Ромка бросился животом на налима и замер.
— Держишь? — крикнул Самсонов. Потом поднял с земли смолевые сучья, помахал ими, и они загорелись, освещая и водовороты омута, и притихшего на рыбине Ромку. Самсонов снял брючный ремень и продернул его через налимьи жабры.
— Ну и поросенок,— довольно сказал он.— Давай к костру.
Самсонов, как и все рыбаки, неплохо разбирался в кулинарном деле.
— Налима будем печь. В собственном соку,— сказал он, осматривая добычу.— Правда, без соли.
Он завернул рыбину в какие-то листья и обмазал глиной. Отодвинул угли в сторону, вырыл ямку на месте кострища, затем уложил в нее налима. Потом дышащие жаром угли снова сдвинул на место. Минут через двадцать мальчишки с аппетитом принялись за еду.
— Слушай, Самсонов,— сказал Ромка.— Как ты думаешь, что это за люди здесь были. По-твоему, они мошенники? И почему они приплыли именно сюда, на остров?
Самсонов перестал жевать и признался:
— А то я знаю? Сам ничего понять не могу. Головоломка да и только...
Галка Павлова любила своего дедушку и гордилась им. В праздничные дни он надевал форменный шахтерский мундир, и на кителе загорались боевые ордена и медали, все три знака «Шахтерской славы». Галкин дед Иван Савельевич военными дорогами дошел до Берлина и на рейхстаге оставил свою роспись. В шахте бригадирствовал у забойщиков и не раз побивал рекорды угольного бассейна. Огромный портрет Галкиного дедушки висел в музее шахтоуправления. Здесь он был прописан навечно.
Галкин дед не раз приходил в школу и рассказывал о крепкой дружбе, о трудном горняцком хлебе. И слушали его всегда с интересом. Понятно, таким дедушкой нельзя не гордиться. Он уже несколько лет на пенсии, но дома сидит редко. Иван Савельевич постоянно чем-то занят. Галка однажды пожалела его, а он взял да чуть не обиделся.
— Глупая моя внучка,— по-дружески сказал он.— Ведь я коммунист. А работы у коммунистов — край непочатый, и никто за них ее не сделает...
Вчера Галка рассказала дедушке о возможной поездке в Шушенское, и тот оживился.
— Побеждайте своих соперников, и я поеду вместе с вами. Давно мечтал побывать в ленинских местах.
А вот сегодня... Сегодня необычно рано Галку разбудил дедушка и, подождав, пока внучка проснется окончательно, сказал:
— Пришла мама вашего Ромы, вся в слезах, и говорит, что мальчик не ночевал дома...
Галка накинула халатик и вышла в гостиную. Боевая и занозистая девчонка, которую во дворе называли атаманшей, не выносила слез. При виде плачущего человека ей хотелось расплакаться самой. И она ничего не могла поделать с этой своей слабостью.
Мать Ромы всхлипывала:
— Он никогда больше чем на полчаса не задерживался. А здесь нет целую ночь, целую ночь!..
Павлова хорошо знала тихоню Ромку и понимала, что если тот не ночевал дома, то случилось что-то необычное.
— Мне говорили, что он должен был пойти на рыбалку с Самсоновым из пятого «А»,— вспомнила Галка.
— На рыбалку? Час от часу не легче,— всполошилась Ромкина мама. У нее из глаз катились слезы.— Надо скорее идти к Самсоновым...
Но Галка не знала, где они живут. На выручку пришел дедушка: