Пыль моря
Шрифт:
– Ну?
– Уходят богдои. Один хромает, кажется, это их начальник. И правильно делают. Нас они не видели, и знать, сколько нас, не могут. Места глухие, и духи им не помогают, – ответил Мишка, ухмыляясь в редкие усы.
– Тогда и мы пошли. Догонять надо своих. Небось тоже со страху дрожат, – нетерпеливо просил Тин-линь и тянул Мишку за рукав.
– Вот теперь пошли.
Уже не так тяжело, они двинулись в гору, пробираясь к тропе, проложенной ранее. Подходил полдень, жара становилась всё жгучей. Влажная и липкая тень тайги не освежала. Вышли на тропу
– Теперь бы корейцев не встретить, а то и с ними хлопот не оберёшься, – заметил Тин-линь. В голосе не чувствовалось никакой неприязни к Мишке. Мишка тоже это уловил и довольный ответил:
– Догоним своих, передохнём и завтра повернём на заход. Пока мяса хватит дня на два, надо торопиться.
– Так хочется побыстрее до моря добраться. В печёнках сидит этот лес. Края его не видать.
– Какое оно, море? Ни разу не видел. И как оно нас встретит?
– Я о нём знаю тоже только от странников. Но уже несколько лет думаю о нём. По ночам раньше снилось, и вроде голоса звали меня. Чудно.
Легко разговаривать, зная, что опасность миновал. Все тяготы предстоящего пути, и та неизвестность, ожидающая их у моря, казалась не такой уж страшной и пугающей.
Глава 21. Корейцы
С тоскливым взором Мишка вёл своих товарищей к югу. Серые лица были изъедены мошкой и везде проникающим гнусом, Несколько дней блукали в чащобах под проливным дождём и сырыми порывами ветра.
Тин-линь говорил, что это ветер, дующий с моря, и он может продолжаться долго. Так оно и случилось. Почти неделю путники мёрзли. С трудом перелезали через завалы бурелома. На пути встречалось множество ручьёв, родившихся продолжительными дождями. Обувь совсем износилась, поэтому продвигались медленно и осторожно, берегли ноги.
Еда опять кончилась, в такую пору трудно было заметить даже хоть какого-нибудь зверька. Все попрятались в ожидании хорошей погоды.
На ночёвках Мишка с И-дуном плели примитивные обувки из лыка, надранного по дороге. Получалось грубо и неудобно, но другого ничего не могли придумать. Ждать чего-то им не приходилось. Голод терзал их внутренности, в глазах бегали цветные круги, голова частенько кружилась.
В поисках грибов шли не гуськом, а растянувшись в цепочку. Кое- что находили, но так мало, что долго так протянуть не удастся. Это все понимали, и молча с тоскливым выражением в затуманенном взоре, оглядывали друг друга, с трудом узнавая своих товарищей.
– Стоит ли идти дальше, – молвил Тин-линь, ближе пододвигаясь к чахлому костру, с трудом зажжённому под устроенным пологом. – Не дойдём до моря. Ноги все в крови, и не слушаются.
– С такими разговорами и не дойдём, – зло ответил Мишка. Он тупо жевал стебли черемши и лениво отмахивался от дымка. Капли часто падали на его промокший и изодранный в клочья халат, но обращать на них внимания он давно перестал. Всё и так мокро.
– Не могу больше. Хоть день отдохнуть.
– Была б жратва, а так что сидеть на месте?
– Нет! Завтра не пойду! И так погибнем!
– Замолчи! Ещё несколько дней выдержишь, а за это время может многое случиться! И других не подговаривай. Всем тяжело!
Тин-линь не стал отвечать, но нагнул голову к коленям. Было видно, что он плачет, тихо подрагивая плечами.
Ювэй тоже стал тихонько скулить. Истощённый и измученный, он пока держался только на нервах, все поражались его стойкости и упорству.
Мишка обнял его костлявые плечи и прижал к своему большому, но тоже исхудавшему телу. Тот всхлипывал и прижимался к нему, ища спасительного тепла и покоя.
– Терпи, ваш народ изрядно терпелив. Человек всё может. Только не распускать нюни. Тогда враз конец. Не плачь, ты же мужчина. Тебе ли привыкать к таким трудам и боли? Сколько жил, столько и терпел. Ничего, выберемся. Уже близко.
Дождь шумел, близкие деревья трепались под порывами ветра. На ночлег выбирали места открытые, опасаясь быть придавленными подгнившими деревьями. По дороге им не раз случалось видеть или слышать, как падают состарившиеся и ослабевшие гиганты. Костёр дымил и давал мало тепла, но это было единственное место, где хоть как-то хотелось остаться и отдохнуть.
Утром Мишка поднял друзей, но Тин-линь не хотел подниматься и идти дальше. Он был вял, в глазах поблёскивали злобные огоньки затравленного зверька.
Друзья ждали его, переминаясь с ноги на ногу. Взгляд их выражал безразличие и воловью покорность.
– Вставай, Тин, – настаивал Мишка и тянул его за руку, – Ждать тут нечего. По дороге поищем чего-нибудь. Вставай, все ждут.
– Идите одни, я останусь один. Мучить себя не хочу. Всё равно смерть, так хоть без надрыва.
Мишка почувствовал нахлынувшую злобу и задышал шумно.
– Вставай, собака! – заорал он и с такой силой рванул руку на себя, что фигура Тин-линя тотчас взвилась в воздух и повисла на руке Мишки. Другой рукой он с силой ударил по лицу. Голова мотнулась в сторону, и китаец рухнул на траву, отпущенный Мишкиной рукой. – Оставайся и подыхай, слизняк! – и, пнув ногой всхлипывающего Тин-линя, зашагал прочь.
Он слышал шаги и бормотания за спиной и понимал, что все безропотно пробираются по его следам. Они вошли в лес и начались повседневные изнурительные вёрсты таёжного пути. Потоки мутной воды шумели по откосам, ворочая камни и неся песок.
На второй день вышли к долине, на дне которой увидели три крохотные фанзы и грядки огорода. Рядом паслась корова.
– Вот и жильё! – с дрожью в голосе сказал Мишка, и остановился в волнении, зачарованно всматриваясь в неясные очертания предметов, затушёванных сеткой дождя.
– О, добрые духи смилостивились над нами! – воскликнул Тин-линь, и с облегчением упал на колени.
Силы покидали, и прошло немало времени, прежде чем горемыки справились с волнением и слабостью и смогли продолжить путь. Спустились в долину и через час забрались в крохотную постройку, похожую на хлев для скота. Их встретили перепуганные глаза старого корейца и его немногочисленных домочадцев.