Пыль моря
Шрифт:
– Отбились! Удирают! – он вскочил на ноги и выстрелил. Было радостно и весело после пережитого и хотелось прыгать и кричать. И-дун тоже поднялся.
Вскоре появился Мишка. Он держался за голову, кровь сочилась у него между пальцами. Ружьё волочилось сзади.
– Что случилось? – в испуге крикнул Тин-линь и бросился к товарищу, помочь в беде.
Мишка досадливо махнул рукой. И-дун схватил его ружьё и помог опуститься на землю. Пуля скользнула по черепу и слегка оглушила.
Кровь уже запекалась, но Мишка страдал сильно. Лицо
– Пошли в деревню. Там перевяжем тряпками. Промыть надо.
В деревне никого на улице не было. С трудом нашли старосту Хан Бонг Чоля. Тот трясся мелкой дрожью и лепетал по-детски.
– Тащи знахарку, пёсья тварь! – заорал Тин-линь и с силой пнул старика в зад. – И собери своих скотов сейчас же!
Неизвестно, понял ли его старик, но не прошло и пяти минут, как старая знахарка уже возилась с Мишкой, а на крохотной площади толпился народ. В открытую дверь видно было, как они торопливо кланялись, хотя никто к ним ещё не вышел. Тин-линь стал в дверях и крикнул:
– Через полчаса подать нам предателя, что выдал нас маньчжурам. Иначе всех повесим и сожжём деревню! Староста останется у нас!
Глава 24. Что делать?
Мишка зло морщился, беспрестанно мотая головой. Она нестерпимо болела, крохотные молоточки беспрестанно колотили внутри отвратительную дробь. Прилёг на кан в угол и закрыл глаза.
Прислушиваясь к боли, Мишка пропускал мимо ушей звуки, долетавшие снаружи. Тин-линь, угрожающе прохаживаясь перед толпой перепуганных рыбаков, требовал выдачи виновника стычки с маньчжурами.
Хан Бонг Чоль стоял на коленях и канючил писклявым голосом. Смысла его нытья Тин-линь не улавливал, толмач не показывался и это злило Тин-линя. Монотонный сдержанный вой женщин раздражал и он бросал злобные взгляды на них. Те старались укрыться за спины мужчин и слегка умолкали.
За целый час допроса Тин-линь не продвинулся ни на шаг. Никто не говорил о провалившемся словно сквозь землю доносчике, и Тин-линь стал склоняться к мысли, что рыбаки и в самом деле не знают, где тот может быть. Да и долго ли укрыться в ближайших чащобах леса, подступавшего почти к самому берегу.
– Ладно, – грозно произнёс молодой китаец, устав вышагивать перед растрёпанной толпой, – завтра разыскать мне эту собаку и доставить к этому же месту. Одного могу отпустить на поиски, а остальных перевязать и пусть ночь проведут в сарае. Коли не найдётся доносчик к следующему утру... – Тин-линь подумал малость и закончил, выразительно помахивая обнажённой саблей, – всех спалю живьём в том же сарае, всех до единого!
Под наблюдением китайцев в считанные минуты все мужчины оказались связанными по рукам и заперты колом в дырявом сарае. Оставшийся свободным кореец подошёл на полусогнутых ногах к Тин-линю и стал жестами и невнятным бормотанием объяснять свою миссию искателя. Тин-линь понял и с раздражением толкнул того к лесу.
– Замучился я с этими, – проворчал Тин-линь, входя в хибарку. Оглянул Мишку. – Как у тебя, болит?
– А! – махнул рукой раненый и нетерпеливо дёрнулся, – попить бы, глотка пересохла.
Ювэй мигом смотался к бадейке и Мишка жадно припал к ковшику. Откинулся навзничь, с шумом выдохнул воздух.
– Что ж делать будем, Миш, а? – спросил Тин-линь. В голосе слышалась растерянность.
– Постой, дай отлежаться. Кажись, полегчало малость. Потом обмозгуем, а теперь не мешай. Не до тебя.
И-дун торопливо вытянул Тин-линя из хижины.
– Пусть в тишине полежит. Парень он здоровый и долго не проваляется. Завтра снова будет на ногах.
– Тогда давай хоть осмотримся. Ружьё-то возьми. Видишь, как дело наше повернуло. Голова кругом идёт.
– Думай не думай, а остаётся только ждать лодки. Что мы без неё?
– Этак можно ждать до прихода маньчжур. Думаешь, они нас так и оставят? Жди!
– У рыбаков соль кончилась. Стало быть, сегодня-завтра можно лодку ждать.
– Завтра и маньчжуры могут подкрасться.
Примолкли, медленно вышагивая по притихшей деревеньке. Жители забились по своим норам и изредка мелькали перепуганными лицами в щелях дверей.
Обошли сарай, где томились несколько заложников. Те таинственно затихли, услышав шаги за стенкой.
– Ещё ночью придётся сторожить, – молвил Тин-линь и молчание И- дуна как-то неприятно кольнуло его.
Вечером Мишкина голова несколько успокоилась. Он поспал в тиши потревоженного селеньица и теперь мог свободно подняться со своего жёсткого ложа. Море на западе розовело закатом и дышало покоем, слегка шурша спокойной волной. Чайки с писком носились над водой, выхватывая зазевавшихся рыбёшек.
Мишка сидел на перевёрнутой лодке и наслаждался тишиной и покоем. Было тепло, лёгкий ветерок уже не холодил. Солёный запах, смешанный с запахом гниющих водорослей, был ещё новым и волновал его молодую душу. Вспоминались родные места. С грустью увидел, словно во сне, серые избы и лачуги пропойц и бродяг, у которых руки не доходили до своего жилья. Где-то в укромных уголках груди защемило тоскливо и холодно. Он остро ощутил, что эта тоска никогда не покинет его, и будет грызть медленно, но неотвратимо. А судьба-плутовка несла его в неизведанные дали, а сердце замирало в предчувствии чего-то неясного и волнующего.
Нахлынуло непреодолимое желание поговорить на родном языке, сквернословить в своё удовольствие, побуйствовать. Но тут же тихонечко шепнуло что-то, кольнуло, и стало ясно, что прежнее безвозвратно ушло, и возврата не будет. Впереди один туман и неизвестность.
Стемнело, Мишка поплёлся к хижине. Там светил маленький костерок, какие нередко жгли в тайге, опасаясь чужих глаз. На камнях молча сидели товарищи, и по их виду Мишка понял, что на душе у них скверно.
– Что загрустили, друзья? Всё хорошо!