Пыль на трассе
Шрифт:
— Один круг погоды не делает.
Через восемь кругов Макалпин начал сомневаться в точности своего метеорологического прогноза. Он недоумевал, Даннет изумленно таращил глаза, лицо Джейкобсона выражало что угодно, только не радость, а Рори так и распирало от злости, хотя он изо всех сил старался скрыть это. Одна лишь Мэри дала волю своим чувствам — она сияла от счастья.
— Рекордное время на трех кругах, — восхитилась она. — Три рекорда за восемь кругов.
К исходу девятого круга настроение тех, кто следил за гонками из зоны «Коронадо»,
— Отстает на сорок секунд! — сокрушался он. — Сорок секунд! Все уже проехали, а его нет и в помине. Что там с ним стряслось?
— Может, связаться с судьями на промежуточных финишах? — вызвался Даннет.
Макалпин кивнул, и Даннет взялся за дело. Первые два звонка ничего не дали, а когда он уже собрался звонить на третий контрольный пункт, в ремонтную зону въехал Харлоу. Двигатель «коронадо» ровно гудел, не вызывая сомнений в своей великолепной спортивной форме, которой явно не мог похвастать Харлоу, — это стало ясно, когда он вылез из машины и снял шлем и защитные очки. У него были мутные, воспаленные глаза. Он огляделся и развел руками — руки дрожали.
— Извините. Пришлось сойти с дистанции. Двоится в глазах. Почти не разбирал дороги. Да и сейчас не очень…
— Переодевайся. — Всех кольнула холодная резкость в голосе Макалпина. — Поедем в больницу.
Харлоу помялся, хотел было сказать что-то, пожал плечами, повернулся и ушел. Даннет тихо спросил:
— Ты не собираешься отправить его к врачу соревнований?
— Я покажу его своему знакомому. Он известный окулист, но к тому же сведущ во многих других областях медицины. Попрошу его о маленьком одолжении, потому что сделать это на автодроме без огласки невозможно.
— Анализ крови? — грустно спросил Даннет.
— Простенький анализ крови.
— И это будет конец пути для чемпиона всех времен?
— Да, конец пути.
Для человека, у которого есть веские причины считать свою карьеру загубленной, Харлоу, развалившись на стуле в больничном коридоре, выглядел на редкость невозмутимым. Он курил, чего не случалось с ним прежде, и рука с сигаретой была тверда, словно высечена из мрамора. Харлоу задумчиво поглядывал на дверь в конце коридора.
За этой дверью Макалпин со смешанным чувством изумления и недоверия смотрел на сидящего за столом обходительного пожилого врача с бородкой.
— Невероятно, — промолвил Макалпин. — Просто невероятно. Вы хотите сказать, что у него в крови нет алкоголя?
— Не знаю, насколько это невероятно, но это так. Только что один из моих опытных коллег перепроверил анализ. У него кровь, как у младенца.
Макалпин покачал головой.
— Невероятно, — повторил он. — Послушайте, профессор, у меня есть доказательства…
— Мы, врачи, всякого навидались и перестали удивляться. Вы не поверите, с какой скоростью у некоторых людей перегорает в организме алкоголь. А такой тренированный молодой человек…
— Но глаза! Вы видели его глаза. Мутные, воспаленные…
— Тому могут быть разные причины.
— А двоение?
— Глаза у него вроде бы в норме. Насколько хорошо он видит, сказать трудно. Бывает, что глаза здоровы, а поражен глазной нерв. — Врач встал. — Обычной проверки недостаточно. Нужно всестороннее, комплексное обследование. К сожалению, сейчас нельзя… я уже опаздываю в театр. Он мог бы зайти сегодня вечером, часов в семь?
Макалпин ответил, что мог бы, поблагодарил и вышел из кабинета. Подойдя к Харлоу, он взглянул на сигарету, потом — на Харлоу, потом — снова на сигарету, однако ничего не сказал. Они молча вышли из больницы, сели в машину Макалпина и поехали обратно в Монцу.
Молчание нарушил Харлоу. Он мягко спросил:
— Вы не считаете нужным сообщить мне как главному виновнику, что сказал врач?
— Он не уверен, — буркнул Макалпин. — Хочет обследовать тебя. Начнете сегодня в семь вечера.
Харлоу так же мягко сказал:
— Думаю, обследования не потребуется.
Макалпин бросил на него косой взгляд.
— Это еще что значит?
— Метров через пятьсот будет место для стоянки. Остановитесь, пожалуйста. Я хочу вам сказать кое-что.
В семь часов вечера, когда Харлоу надлежало быть в больнице, Даннет сидел в номере у Макалпина. Настроение было похоронное. Оба держали в руках по большому стакану виски.
— Господи! — ужаснулся Даннет. — Прямо так и сказал? Сдали нервы, ему конец и нельзя ли расторгнуть контракт?
— Так и сказал. Пора, говорит, посмотреть правде в глаза. Хватит врать, особенно самому себе. Бог свидетель, с каким трудом дались ему эти слова.
— А виски?
Макалпин отхлебнул из своего стакана и тяжко вздохнул, скорее от грусти, чем от усталости.
— Отшучивается, да и только. Говорит, терпеть его не может и рад поводу никогда больше не брать в рот эту гадость.
Настала очередь Даннета приложиться к виски.
— И что же теперь будет с бедным парнем? Не думай, Джеймс, я понимаю сложность твоего положения — ты лишился лучшего в мире гонщика. Но сейчас меня больше волнует судьба Джонни.
— Меня тоже. Но что делать? Что делать?
Между тем человек, вызвавший столь неподдельную тревогу, вел себя на удивление беззаботно. Джонни Харлоу, ниспровергнутый с пьедестала стремительнее всех своих предшественников, пребывал в отличном расположении духа. Он поправлял перед зеркалом галстук и весело насвистывал, хотя и подвирая мотав, и лишь изредка смолкал и улыбался своим мыслям. Он надел пиджак, вышел из комнаты, спустился в холл, взял в баре стакан оранжада и сел за ближайший столик. Не успел он поднести стакан к губам, как пришла Мэри и села рядом. Она взяла его руки в свои.