Пыль Снов
Шрифт:
— Ты знаешь, я от горнов всегда просыпаюсь. Подлое де…
— Открыть глаза, солдат! Встать!
Буян лягнул босой ногой, заставив Геслера отступить. Он уже испытал эти удары… И тут Буян сел, широко открыв глаза, и принялся озираться. — Что ты со мной сделал, Гес? Где… где всё?
— Ночью нас похитили, Буян.
Ярко-синие глаза моряка уставились на Келиз. — Она? Она крепче чем выглядит…
— Ради милостей Фенера, Буян! Ей помогли. Какой-то Гу’Ралл, и кто бы он ни был, у него крылья. И он достаточно силен, чтобы нести нас всю ночь.
Глаза
— Все твои слова и видения не имеют смысла! До сих пор! Суть в том, что женщина называет себя Дестриантом К’чайн Че’малле. Если этой дури недостаточно, вот тебе: она зовет меня Смертным Мечом, а тебя Надежным Щитом.
Буян отпрянул и закрыл лицо руками. Сказал через ладони: — Где мой меч? Где мои сапоги? Где, черт возьми, мой завтрак?
— Ты меня не слышишь?
— Слышу, Геслер. Сны. Это проклятые чешуйчатые крысы. Каждый раз видел такую на дороге — и вздрагивал.
— Крысы не К’чайн Че’малле. Знаешь, если бы у тебя была хотя бы половина мозга в голове, ты понял бы сон и мы, наверное, не попали бы в такую передрягу.
Буян опустил руки, повернул косматую голову, разглядывая Келиз. — Посмотри на нее.
— И что?
— Напоминает мою маму.
Руки Геслера сжались в кулаки. — Даже не думай, Буян.
— Не могу. Она…
— Нет. У твоей матери были рыжие волосы…
— Я не о том. Я о глазах. Видишь? Должен был понять, Гес — ты же часто спал с ней…
— Это была случайность…
— Что?
— То есть откуда я знал, что ей нравится соблазнять твоих друзей?
— Не она, а ты.
— Но ты сам….
— Я соврал! Я пытался тебя утешить! Нет, черт дери — я пытался тебе показать, что ты никто, а с твоей тупой башкой… Ладно, забудем. Я тебя простил…
— Ты был пьян и мы разворотили целую улицу, пытаясь убить друг друга…
— А потом простил. Забыли, говорю.
— Хотелось бы! Ты вот сказал, что она похожа…
— Она похожа!
— Знаю что похожа! Просто заткнись, понял? Мы не… мы не…
— Нет, мы именно они. Ты сам знаешь, Гес. Тебе не нравится, но ты знаешь. Нас отрезали. Нам назначили судьбу. Прямо здесь и прямо сейчас. Она Дестриант, ты Надежный Щит и я Смертный Меч…
— По кругу, — сказал Геслер. — Я Смертный Меч…
— Хорошо. Рад, что все улажено. Пусть что-нибудь нам сварит…
— О, как раз этим и занимаются Дестрианты. Верно? Готовят для нас?
— Я голоден, а еды нет.
— Попроси ее. Вежливо.
Буян оскалился на Келиз.
— Торговое наречие, — подсказал Геслер.
Но Буян просто показал на рот и погладил брюхо.
Келиз отозвалась: — Вы есть.
— Голодны, да.
— Еда, — кивнула она и указала на кожаную сумку.
Геслер улыбнулся.
Келиз встала. — Они идут.
— Кто?
— К’чайн Че’малле. Армия. Скоро… война.
И тут Геслер почувствовал, как дрожит земля под ногами. Буян ощутил то же самое. Оба повернулись на север.
«Святая развилка Фенера!»
Глава 23
У нее был дядя, принц, высоко стоявший на ступенях… но, увы, не той лестницы. Он предпринял попытку переворота и обнаружил, что все его агенты были на деле агентами чужими. Это ли заблуждение привело его к смерти? Какое именно решение сделало гибель неизбежной? Королева Абрасталь много раз обдумывала судьбу этого человека. Самое любопытное, что он сумел сбежать, выскользнул из города и добрался до восточной границы. Но последним утром его скачки некий фермер встал рано, страдая от ревматизма в ногах. Крестьянину было пятьдесят семь лет от роду; больше тридцати лет он по осени возил урожай семейного поля в деревню, что лежала в полутора лигах. У него была двухколесная тележка.
Должно быть, в то утро он пробудился от миазмов своей смертности, истощенный и слабый. Он, наверное, смотрел на туманы, окутавшие низкие холмы и луга между полями, и нес в руках тишину, и тишина была в его сердце. Мы уходим. Все, что было легким, становится пыткой, и лишь разум остается незамутненным, остается пленником в ловушке стареющего тела. Пусть утро обещало теплый день, холодная тьма ночи оставалась в его душе.
Трое его сыновей вступили в армию и где-то сражались. Шли слухи о каком-то мятеже; старик мало что об этом знал, а беспокоился еще меньше. Вот только сыночков его нет рядом… Прихрамывая от боли, он подвел мула к хлипкому фургону. Он мог бы выбрать привычную тележку, но единственный годный мул — остальные успели состариться и заболеть — отличался длинными ногами, запрячь его в небольшое ярмо тележки было трудно.
Приготовления и загрузка фургона заняли все утро, пусть полуслепая жена и помогала ему. Когда он тронулся в путь, погоняя животное, туманы выгорели и встало солнце, яркое и мощное. Каменистая тропа, ведшая к перекрестку дорог, больше подходила для тачки, нежели для фургона, так что продвигался он медленно; когда повозка въехала на насыпь, солнечные лучи почти ослепили фермера.
В тот самый день гражданская война вспыхнула в гнезде диких пчел, таившемся среди кучи камней у обочины. За несколько мгновений до прибытия фермера улей загудел.