Пылай, огонь (Сборник)
Шрифт:
Дверь наконец открылась.
— Успокойтесь, вы, маленькие бестии!.. — Прищуренные глаза натуралиста воззрились на меня из-за оправы очков. — Никак доктор Ватсон! О, прошу прощения! Входите же, входите! Я-то думал, что опять явились маленькие бездельники, которые пользуются туманом. Как вы только нашли ко мне дорогу?! Входите!
На руках он держал маленькую обезьянку, а мне пришлось переступить через создание, в котором я опознал беззубого барсука. Зоопарк внезапно затих, словно с моим приходом на него набросили одеяло. Если не считать воркования двух голубков, примостившихся на шкафу, и повизгивания поросенка
Шерман осторожно снял со спинки стула старого одноглазого попугая и предложил мне присесть. Хотя у меня не было намерения долго рассиживаться, я все же принял предложение. Весь облик хозяина свидетельствовал, что он соскучился по человеческому общению, и это заставило меня помедлить с прощанием, хотя я понимал, что любая задержка, тем более учитывая трудности путешествия в сторону Хаммерсмита, может помешать использовать возможности собаки.
— Очевидно, доктор, вам нужен Тоби? — спросил Шерман, разнимая лапки обезьянки, обвившиеся вокруг его шеи и осторожно усаживая ее на большую закрытую птичью клетку. — В таком случае подождите, я приведу его. У вас не будет времени выпить со мной чашечку чая? — со слабой надеждой спросил он.
— Боюсь, что нет.
— Понимаю. — Вздохнув, он через боковую дверь направился в питомник. Донесшиеся оттуда лай и повизгивание сказали мне, что собаки рады видеть своего хозяина. Я различил голос Тоби.
Шерман вернулся почти сразу же вместе с псом, оставив остальных питомцев в разочаровании. Узнав меня, Тоби рванулся вперед, натягивая поводок, ясно давая понять, что он полон энергии. Я встретил его куском сахара, кото-рым всегда ознаменовывал нашу встречу. Как обычно, я предложил Шерману плату авансом, и в соответствии с его манерой вести дела — по крайней мере, с Шерлоком Холмсом — он отказался.
— Держите его столько, сколько он вам понадобится, — настаивал он, провожая меня к дверям, для чего ему пришлось обойти стайку цыплят. — Позже мы обо всем договоримся. Пока, Тоби! Будь хорошей собачкой. Передайте мои лучшие пожелания мистеру Холмсу! — крикнул он мне, когда, ведя с собой Тоби, я направился к кебу.
Я крикнул ему в ответ, что обязательно передам, и позвал кебмена, ответный отклик которого сообщил мне, где я его оставил. Следуя в этом направлении, я нашел кеб, и мы забрались в него. Я назвал адрес, по которому Холмс слал свои телеграммы (и где я сам побывал ночью), и мы, нащупывая путь в непроглядном тумане, двинулись в дорогу.
Мы пересекли Вестминстерский мост — едва не столкнувшись с экипажем компании «Уотни Ман» — и затем направились прямо на запад, к Хеммерсмиту. Единственное здание, которое мне удалось опознать по дороге, был железнодорожный вокзал Глочестер.
Повернув на пустынную Мунро-роуд, мы сориентировались по единственному уличному фонарю и остановились у нужного дома.
— Прибыли! — с нескрываемым облегчением объявил кучер, а я осторожно выглянул из экипажа, опасаясь наткнуться на Холмса. Вокруг было совершенно тихо и пустынно, и мой голос, когда я позвал его по имени, странным эхом отразился от плотной стены тумана.
Несколько мгновений я постоял, прислушиваясь, и уже собрался двинутьея к дому профессора — который, как я
— Алло?
Ответа я не услышал: раздавалось только неровное постукивание трости о мостовую. При этих звуках Тоби слегка насторожился, как и я, и растерянно заскулил.
Постукивание тросточки приближалось.
— Эй? — настойчиво повторил я. — Кто там?
— «Невесты из Макселтона лучше всех! — внезапно донесся из тумана высокий тенор. — По росе они встают, Энни Лори честь поют, и хоть строг у ней отец, я ведь тоже молодец!»
Пораженный, я застыл на месте, волосы на затылке встали дыбом от ужаса, потому что эти звуки на пустынной туманной улице Лондона не несли в себе ни цели, ни смысла.
Шаркающей походкой он медленно возник из тумана, окруженный ореолом света от фонаря, — оборванный менестрель в поношенном распахнутом кожаном жилете, старых кожаных бриджах и неряшливо завязанных ботинках. Седая щетина покрывала его щеки, а на голове у него была кожаная шапка, круглая форма которой сказала мне, что ее владелец имел отношение к шахтерскому ремеслу. Я употребил прошедшее время, потому что на глазах его были темные очки, которые обычно носят слепые,
Я в ужасе продолжал смотреть на это создание, которое, приблизившись ко мне, завершило, наконец, песню, В воздухе повисло молчание.
— Милостыню! Не пожертвуете ли слепому? — стянув шляпу, он протянул ее донышком вниз. Я порылся в карманах в поисках мелочи.
— Почему вы не ответили, когда я обратился к вам? — не без раздражения спросил я, потому что устыдился своего желания вскрикнуть, схватить саквояж й вытащить револьвер. Я испытал еще большее раздражение, представив, в каком глупом положении я мог оказаться, ибо этот слепой певец не испугался бы меня, да и вообще он не испытывал злых намерений.
— Я не мог прервать песню, — ответил он с таким видом, будто это каждому должно быть понятно. У него был легкий ирландский акцент. — Когда я прекращаю петь, мне не платят, — объяснил он, снова протягивая головной убор. Я бросил в него несколько пенни. — Ба-а-адарю, сэр.
— Но, силы небесные, человече, как вы можете заниматься своим ремеслом в этих условиях?
— Ус... условиях, сэр? А что за условия?
— Да этот проклятый туман! — фыркнул я, — В нем и руки перед собой не разглядишь... — И тут я остановился, вспомнив, с кем имею дело. Менестрель лишь выразительно вздохнул.
— Ах, вот что! То-то я удивляюсь, какая странная обстановка вокруг. Думаю, что сегодня за все утро мне и шиллинга не удалось заработать. Значит, туман? Должно быть, просто потрясающий. Ну и ну!
Снова вздохнув, он повернулся, словно бы желая увидеть окружение, что произвело на меня довольно грустное впечатление.
— Вам нужна какая-нибудь помощь? — спросил я.
— Нет, нет... да благословит вас Бог, сэр, но я ни в чем не нуждаюсь. Ведь мне, в сущности, все равно, не так ли? Все то же. Бла-а-адарю вас, губер’тор. — С этими словами он вытащил из шапки деньги, которые я ему кинул, и переправил их в карман. Я попрощался с ним, и он зашаркал дальше, нащупывая тросточкой путь и ничем не отличаясь от всех прочих, блуждающих в этом проклятом тумане. Он снова затянул песню, и его голос постепенно стих, когда певец исчез из виду, проглоченный белесой стеной тумана.