Пылай, огонь (Сборник)
Шрифт:
— Леди Корк, я не могу и не хочу расстраивать вас еще больше. Но почему вы не сказали о пропаже Драгоценностей? Почему вы скрыли этот факт?
— Чтобы они снова смеялись надо мной? Как они всегда делают?
— Да. Я понимаю.
— Человек, который позволяет себе смеяться над вами, — со сдавленным голосом неожиданно вмешался мистер Хенли, — ответит передо мной. Клянусь Богом, ответит!
Эти слова заставили её встрепенуться. Повернув голову, она одарила мистера Хенли милостивой улыбкой. И, стараясь скрыть свои слезы, посмотрела на Чевиота.
— И кто бы мог подумать, — фыркнула она, хотя по щекам ее продолжали струиться слезы, — что у сына Джорджа Чевиота хватит ума вообразить себе все это?
— Это моя работа, мадам.
— Ваша что?
— Моя работа, должен вам сказать. Могу ли я задать вам несколько вопросов?
— Можете.
— Итак, во вторник вечером, решив попробовать, что у вас получится, вы спрятали четыре драгоценности в кормушках клеток попугаев в вашей спальне? Так. И вы были вне себя от ужаса, изумления и гнева, когда на следующее утро обнаружили их исчезновение. В четверг вечером вы спрятали очередную драгоценность в клетке канарейки, что в коридоре: что-то небольшое и не вызывавшее у вас воспоминаний, скорее всего, вы хотели сделать из спрятанной вещи ловушку для вора?
Леди Корк откинулась на спинку кресла.
— Да! Верно! Но, человече, откуда вам все это известно? Не так давно мы говорили о волшебниках. До чего странная жизнь. Вы что, один из них?
Чевиот, ошарашенный такой оценкой его наблюдений, вытекавших из здравого смысла, сделал смущенный жест.
— Это всего лишь предположение, мадам. И не больше.
— Ага! Тогда вот что скажите мне, синьор Калиостро! — Несмотря на слезы, ей не изменила проницательность. — Почему этот проклятый мошенник пересыпал содержимое кормушек в коробку или что там у него было и оставил их совершенно пустыми? Почему он просто не порылся в них пальцами? И не вытащил оттуда все безделушки, создав впечатление, что к корму и не прикасались?
— Мадам, этому есть несколько объяснений. Я мог бы изложить вам их все, но предпочитаю самое убедительное.
— Ну же!
— Я уверен, что на следующее же утро, леди Корк, вы первым делом поспешили к клеткам, чтобы убедиться в безопасности ваших сокровищ, так?
— Плоть Господня! — сказала леди Корк. — Так я и сделала!
— Так что похититель (он или она, пока неизвестно) ночью должен был действовать как можно быстрее. Не так просто осмотреть клетку, не побеспокоив попугая, чьи крики могли бы разбудить вас. Вне всяких сомнений, вора меньше всего беспокоило, в каком состоянии будут найдены кормушки. Вы понимаете, что это значит?
— Ну?
— Разберемся. Надежно ли запираются на ночь наружные двери дома?
— Как Ньюгет! Или Казначейство! Или даже еще основательнее, насколько я знаю.
— Запираете ли вы на ночь двери своей спальни?
— Нет! Какая в том необходимость?
— Значит, похититель, он или она, — кто-то из ваших близких. Полагаюсь на ваше здравомыслие, мадам: у вас нет никаких предположений относительно того, кто бы мог быть этим вором?
— Нет, — помолчав, она подчеркнуто вымолвила это слово.
— Рассказывали ли вы кому-нибудь о вашем намерении спрятать драгоценности?
— Никому! — уверенно рявкнула леди Корк.
— Тогда еще один вопрос, мадам. Вы уверены, что ночью не слышали никаких звуков, не видели отблеска света в течение всей ночи?
— Нет. Дело... в лаудануме.
— Лаудануме?
— Старухи, мальчик мой, спят очень плохо. — Теперь она рассердилась на него. — И я пью его каждую ночь, чтобы обрести покой. И ничего не могу поделать! Даже когда в четверг я расставила силки, сунув дешевое колечко в клетку к канарейке, мне пришлось выпить лекарство, чтобы не мучиться. Ну и что страшного? Разве сам король не пьет лауданум из-за спазм в мочевом пузыре? И когда его министры заходят к нему с разговорами о государственных делах, разве он не в таком одурманенном состоянии, что не может говорить с ними?
Разговаривая, она яростно тискала руками навершие своей трости. Тем не менее тон ее изменился.
— Король, — сказала она. — Они ненавидят его, не так ли? Да! Его ненавидят! А я знала его, когда он был молод, красив как Бог, и весь двор следил за его романом с Пердитой Робинсон.
И снова мышцы ее лица безвольно расслабились и, как она ни старалась, слезы обильно текли по ее щекам.
— Убирайтесь,—откашлявшись, каркнула она.—С меня хватит для одного вечера. Вон с глаз моих!
Чевиот сделал знак мистеру Хенли.
Старший клерк аккуратно закупорил чернильницу, отложил ручку, закрыл папку с бумагой и, опираясь на свою трость, сделал несколько легких шагов к камину, рядом с которым висел шнур для вызова- прислуги; Хенли потянул за него. Затем они с Чевиотом направились к дверям.
— Стоп! — внезапно остановила их леди Корк.
С удивительным для ее вида достоинством, не обращая внимания на залитое слезами лицо, она поднялась.
— Несколько последних слов! Я все знаю. Я все знаю, не важно, как или от кого, относительно моей броши с изумрудами и алмазами, сделанной в виде кораблика. Это был первый подарок, полученный мною после свадьбы от мужа. И я слышала, что она была заложена у Вулкана.
Казалось, от звуков вальса она была готова прийти в ярость. Она с такой силой ударила тростью в пол, что даже ара подскочил и вскрикнул.
— Мою брошь! — переведя дыхание, сказала она. — У Вулкана!
«У Вулкана? — подумал Чевиот. —В ломбарде? У ростовщика?»
Он не мог спрашивать, кто такой Вулкан. Естественно, она предполагала, что он отлично знает это имя. Но задать этот вопрос можно было кому-то другому, и поэтому он только поклонился.
— Спокойной ночи, леди Корк.
После того как Чевиот захлопнул двери, они остановились в широком пустынном коридоре, с двумя рядами китайских светильников;; молча глядя друг на друга.
— Итак, — спросил мистер Хенли, — что вы извлекли из всего этого?
— Дело в том, — откровенно признался Чевиот, — что она настолько принадлежит восемнадцатому столетию, что я с трудом понимал ее произношение, не говоря уж о смысле ее слов. Какое облегчение перейти на нормальный язык.
(На нормальный язык. За девяносто лет до своего рождения!)