Пылай, огонь (Сборник)
Шрифт:
— О, с этим я справлюсь, — закусив губу, сказала она. — Хотя это... это так странно!
— Что, Бога ради, тут может быть странного?
— Не важно. — Ее темно-синие глаза, которые казались огромными и блестящими в сиянии светильников, уставились ему в лицо. — Ты что-то ищешь, не так ли? И подозреваешь ее?
— Да.
— Но что это? И кого ты ищешь?
— Пока я не могу сказать. Пока. Я еще не уверен, что напал на верный след. Я должен обмануть эту Саланж, а времени у меня немного. — В памяти у него всплыли стоящие внизу столы с холодными
— Да, конечно! Всегда!
— И в какое время тут принято приступать к ужину?
— Как правило, к полуночи. — Она с любопытством приглядывалась к нему. — А затем, как ты, конечно, знаешь, танцы продолжаются до часа или двух ночи. Мы... мы очень поздно подъехали, как я уже говорила. Мне даже не преподнесли программку танцев, что говорит о плохих манерах в этом доме. Сколько сейчас времени?
Ни о чем не думая, Чевиот автоматически вытянул левую руку и отогнул обшлаг сюртука, чтобы взглянуть на часы. Никаких часов на руке не было. Флора смотрела на него с растущим удивлением.
Он опустил отяжелевшую левую руку в кармашек жилета. Часы представляли собой толстый золотой репетир с двойной цепочкой. Вытаскивая его, он скреб пальцами по крышке, не представляя, как открыть ее и увидеть циферблат.
— Джек! — тихо сказала она, но в голосе ее слышался ужас. — Неужели ты не можешь открыть собственные часы?
Не будь ее, смущающей его своим присутствием, он бы никогда не сделал такой ошибки. Наконец он нажал головку, и крышка откинулась.
— Без двадцати пяти минут полночь, — сказал он, откашлявшись.
— О, Господи,— с молитвенным выражением прошептала Флора.
Она отпрянула от Чевиота, стараясь отдалиться от него и душой и телом. Ему показалось, что между ними возникла туманная стена.
— Сначала, — сказала Флора, — я решила, что ты шутишь. Ты не можешь... этого не может быть... после всех твоих обещаний...
Она отпрянула от него и легко пошла, почти побежала по коридору, устланному выцветшим ковром, между черных лакированных стен с золотыми драконами, направляясь к лестнице, по которой спустилась Соланж.
— Флора! Что я сделал?
Ответа не последовало. Она исчезла.
Чевиот с щелканьем захлопнул крышку часов, и, ощущая их вес, вместе с золотой цепочкой и брелоками опустил в кармашек. Он был мокр от напряжения.
Он испытал едва ли не молитвенное желание понять эмоциональный подтекст, сопровождавший чуть ли не каждое слово, сказанное сегодня в этом доме. Он присутствовал во всем, что тут делалось и говорилось, и, даже не понимая смысла, он ощущал его присутствие. И тем не менее...
— Справлюсь! — громко сказал он, выпрямляясь.
Он резко постучал в дверь. Он не мог предвидеть, что в какой-то мере из-за его собственных слов и действий через двадцать минут в этом доме произойдет убийство.
5
Убийство под звуки вальса
— Входите! —
Повернув ручку, Чевиот толкнул створку дверей.
Его встретил ошеломляющий нечеловеческий вопль, издававший звуки типа «ха-ха-ха!», и на мгновение ему показалось, что его издает очень старая женщина, сидевшая у камина по другую сторону комнаты, скрестив руки на гнутой рукояти трости.
Она была невысока ростом и, скорее, ширококостная, чем полная; шеи практически не было видно. Ее белый чепчик, оборки которого обрамляли крупную голову, покрывал снежно-белые волосы. Платье ее также было белого цвета. Тем не менее, несмотря на возраст, у нее была превосходная кожа, а черты лица выдавали следы былой красоты. Ее маленькие хитрые глазки выжидательно уставились на Чевиота.
— Ну-ну, — громко сказала она, — Закройте-ка двери.
Чевиот притворил их.
По другую сторону камина на деревянном шесте с перекладиной сидел ее излюбленный неизменный спутник — огромный красно-зеленый ара. Попугай обходился без клетки, он был прикован к перекладине тоненькой цепочкой, обвивавшейся вокруг одной из ног. Голова его была украшена красно-белыми перышками, и на Чевиота уставился хитрый круглый глаз. Взъерошив перья, попугай потоптался на шесте, как человек, вытирающий ноги о коврик у дверей и, закинув клюв, издал тот же самый вопль, который Чевиот уже слышал.
От него мороз шел по коже.
— Как я догадываюсь, вы леди Корк?
— Догадываетесь? Тело Господне! Разве вы не знаете?
— Я офицер полиции, леди Корк...
— Эй! Это еще что такое?
— ...И оказался здесь, чтобы задать вам несколько вопросов...
— До чего мы дожили! — вопросила леди Корк. — Услышать такое — и от сына Джорджа Чевиота? Ни одного изящного комплимента? Ни слова о том, как я хороша в свои годы? Что за манеры царят в наши дни?
Чевиот заставил себя собраться, не давая выхода своим эмоциям.
Леди Корк расположилась в комнате, заставленной столами и трюмо, украшенными завитками позолоченной бронзы и черепаховыми накладками, стульями с гнутыми спинками и китайскими вазами. Розовые стены были увешаны картинами — миниатюрами в золотых и серебряных рамках, датированными никак не ранее 1829 года. Но сама она большей частью принадлежала восемнадцатому столетию, и ароматы ее обстановки говорили об этом же.
Он должен найти не только правильный подход к ней, но и единственно верные слова.
— Тем не менее, мадам, — улыбнулся он, — я не слышал, что покойный доктор Джонсон удостоил вас уж очень изысканных комплиментов при вашей первой встрече.
Леди Корк, которая уже открыла рот, так и осталась сидеть, не произнеся ни слова.
— На самом деле, как я читал, он назвал вас тупицей. Но к тому же он обратился к вам со словами «дорогая», а некоторое время спустя преподнес изящные извинения за то, что так окрестил вас. Мадам, я бы предпочел при первой же нашей встрече преподнести вам и комплименты и . извинения, не откладывая их до второй.