Пылай, огонь (Сборник)
Шрифт:
— Я слышал, что вы считаете себя, — фыркнул Хогбен, все еще стараясь перевести дыхание, — непревзойденным стрелком из пистолета, особенно когда приходится стрелять по жребию. Но обещаю, что все будет совсем по-другому, когда вы выйдете к барьеру. Именно так! Вы можете изображать из себя все что угодно, когда вам не угрожает опасность. Так что мы ставим на кон?
На этот раз и Чевиот был вынужден перевести дыхание.
— Если вы одержите надо мной верх, — громко объявил он, — и судьи подтвердят это, я тут же на месте плачу вам тысячу гиней. Если же повезет мне...
— Ну? И что же?
— Мне остается лишь полагаться на ваше слово британского офицера. Вы расскажете все, что вам известно о покойной Маргарет Ренфру. Как и ваш друг лейтенант Уэнтворт. Это все.
В кустах снова прошелестел порыв ветерка. Лошади в упряжке мистера Пиля по-прежнему перебирали ногами, и кучер успокаивал их.
— Подождите! — с загадочным выражением лица сказал Уэнтворт. — Я снова должен выразить протест против...
Хогбен, который уже постарался обрести прежнюю осанку, успокоил его.
Произношение его теперь потеряло признаки изысканности. Когда он, повернувшись, глянул на Чевиота подбитым глазом, в нем горела такая злоба и хитрость, что они должны были послужить Чевиоту предупреждением. Он должен был увидеть оскаленные клыки в засаде, призванной навсегда покончить с ним.
— Договорились! — коротко сказал Хогбен тихим голосом.
— А я говорю вам, что кодекс... — начал Уэнтворт.
— Плевать на кодекс! Помолчи, Адриан, и дай мне шапку!
Лейтенант Уэнтворт торопливо подобрал из грязи вымазанный головной убор, хлопнул им о колено, чтобы очистить, и неторопливо водрузил на голову приятеля, который затянул ремень на подбородке. Хогбен слегка поморщился от боли, но продолжал держаться прямо. Он даже не взглянул на обломки палаша.
Фредди Деббит выскочил на Уайтхолл. Сунув два пальца в рот, он пронзительно свистнул. Показалась большая и широкая открытая коляска, влекомая двумя вороными лошадьми, сиденье в которой было обито белым шелком, как бы для того, чтобы оттенять плюмажи гвардейцев.
За ним почти вплотную катился другой открытый экипаж: более скромный, но куда лучше ухоженный, от красных колес до расчесанных хвостов серых лошадей.
В нем сидел полный багроволицый джентльмен в рединготе с бархатным воротничком поверх сюртука и в величественной шляпе. Расположившаяся рядом с ним Луиза Тремьян, едва не выпав из коляски, в упор уставилась на Чевиота.
На юной Луизе был один из этих модных тюрбанов синего шелка и белая накидка, синие шнурки которой обвивали шею. Ее глаза газели на нежном девичьем лице передавали ему беззвучное послание, как и шевелящиеся губы, из которых поначалу не вырывалось ни звука.
— Я должна была немедленно увидеть вас в связи с...
Полный джентльмен, увидев, как она повернула голову, тронул Луизу за плечо. После того как Луиза покорно скрылась за отворотами шляпки, этот толстый джентльмен— скорее всего, отец, дядя или близкий родственник— так выразительно поднял свои густые черные брови, что, будь он на сцене, выражение его лица было бы безошибочно принято за гримасу крайнего удивления.
— Эй, парень, — фыркнул капитан Хогбен.
Чевиот перевел на него взгляд, чувствуя, как в нем снова вскипает ненависть.
— Итак, у Мантона? — переспросил капитан Хогбен. — Завтра утром в девять часов?
Чевиот сухо кивнул.
— А потом, значит, дуэль?
Чевиот снова кивнул.
Не обращая больше на него внимания, капитан Хогбен повернулся и направился к первой коляске. Двигался он неверными шагами; Уэнтворт и Фредди Деббит поддерживали его под руки с обеих сторон. Но, сделав всего два шага, он снова повернулся.
Единственный глаз, которым он еще мог смотреть, был полон демонической ненависти.
— И пусть лишь Бог поможет тебе, — негромко сказал Хогбен, — когда я увижу тебя на мушке своего пистолета!
Лейтенант Уэнтворт дернул его за руку. Они с Фредди повлекли Хогбена за собой и помогли одолеть ступеньки экипажа, в котором он расположился между ними. Кучер щелкнул бичом, и черные лошади повлекли экипаж по Уайтхоллу. Над дугой второго экипажа качался фонарик. И пока Луиза сидела в нем, скромно опустив глаза, а джентльмен заряжался доброй понюшкой нюхательного табака из табакерки слоновой кости, экипаж прогромыхал мимо Хогбена, направляясь во двор Адмиралтейства по другую сторону улицы.
Суперинтендант Чевиот стоял молча, опустив голову.
Концы его высокого воротничка обвисли, не подпирая больше подбородок. Чевиот медленно приходил в себя.
Он дал Хогбену по рукам. Но он был далеко не уверен, не оказался ли он сам в дураках. В грязи лежали два куска сломанного им палаша. Чевиот, слегка устыдившись, поднял их и взвесил в руках.
По-прежнему не поднимая глаз, медленно и тяжело ступая, он направился к зданию.
Только подойдя к нему, он поднял голову — и остановился как вкопанный.
Ибо глазам его предстало то, чего он никак не предполагал увидеть.
Все шестьдесят пять его констеблей стояли по стойке «смирно», выстроившись в две шеренги по обе стороны от входа. Их возглавляли шестнадцать сержантов, по восемь с каждой стороны дорожки, ведущей ко входу. И перед ними по двое стояли четыре инспектора.
Они стояли, застыв на месте, так развернув плечи, что, казалось, синяя ткань мундиров готова была лопнуть. Руки были вытянуты по швам. Они смотрели прямо перед собой стеклянными невидящими глазами, хотя каждый стоящий в строю не сомневался, что все его соседи готовы взорваться приветственными криками.
Стояла мертвая тишина, которую нарушали только легкие порывы ветра.
То была величайшая честь, которую они могли отдать ему. Чевиот понял это. Он ощутил прилив гордости и вдохновения, который заставил его подтянуться, и голова у него чуть закружилась. Но теперь уже, справясь со своим смущением, он понимал, что должен делать.
— Кто из вас, — коротко спросил он, — старший инспектор? ..
Высокий худой человек, которого он успел заметить раньше, с носом, который оказался бы впору и Панчу с журнальной обложки, сделал два четких шага вперед и отдал честь.