ПЫЛЬЦА В КРОВИ
Шрифт:
Вот только занозой в заднице он был редкостной.
– Куда именно предлагаете высадиться? – весь подобрался Краузе.
В голове Никиты вертелся ядовитый ответ и, чтобы отвлечься, он провел пальцем по датчикам встроенного в стол индивидуального полиэкрана. Можно еще разок глянуть на данные о лунной напасти, поразившей невинного инсектоида.
– Куда-нибудь высадиться и прочесать – никогда лишним не будет. Верно, генерал-полковник? Лучше неподалеку от форпоста инсектоидов. Заодно обновите пехотное снаряжение. Надо брать пример с судейских и прокуратуры. Вот кто не дремлет, – и Алекс уставился на Никиту с непередаваемым выражением
Засранец ловко перевел все внимание на Никиту. И теперь сидевшие вокруг стола белые вороны пристально и недружелюбно рассматривали черного собрата. Одного из тех, кто виновен в отсутствии нового крейсера.
Даже Марра выглядел так, словно они с Ларским никогда не выходили в океан и не приманивали раков на куски кровавого мяса. Вообще не были знакомы. К горлу подступила острая необходимость прокашляться.
– Да, действительно, – очень заинтересованно проговорил маршал. – Почему бы нам не послушать генерал-майора Ларского. Он, должно быть, лучше всех понимает, что происходит.
Повисла тишина, и Никита все-таки решительно прокашлялся.
Вся чертова дюжина членов Совбеза получила вечером его доклад, но глубина живого интереса в глазах говорила о том, что на файлы никто так и не взглянул. Сволочи.
– У прокуратуры на данный момент нет подозреваемых ни по второму убийству, ни по первому, – проговорил он весомо. – Мы получили свидетельство, что изоморф не мог сам убить инсектоида. Согласно Межгалактическому кодексу Федерации прокуратура должна в ближайшее время освободить Ирта Флаа.
– Какое такое свидетельство? – сморщил нос Алекс.
Генерал-интендант наверняка знал больше всех. Не мог не знать. Ведь Тим числился в его ведомстве. В нем же два года назад получил право полетов и почему-то надеялся вновь улететь, будучи обдолбанным до самого мозжечка.
Чего хочет Алекс?
– Свидетельство капитана второго ранга Тимоти Граува, – Никита обвел всех глазами и деловито добавил. – Я сейчас выведу информацию.
На активированном экране он выбрал значок прокуратуры, отбросил к краям поля разные ведомственные отчеты и потянул вверх свой, укрупняя, разворачивая над пространством стола данные и вложенные изображения.
Дурак ты, Граув. Ты захотел это сделать так, именно так все это и узнают.
Звук он все же убрал и выделил фрагмент записи сразу после того, как капитан прошел за силовое ограждение камеры. У себя в кабинете Никита просматривал этот кусок много раз, не веря в то, как внезапно и до неузнаваемости изменился в тот момент Граув. Как опустились плечи, шея жалко и тонко потянулась вбок и вперед, а губы искривились и мелко задрожали.
Но самое главное – глаза. Они стали огромными и еще более темными. Казалось, капитан Тимоти не видел ими ничего вокруг. Но откуда-то из их влажной слепой глубины проступала отчаянная мольба и вина, горькая и совершенно безысходная. Откуда это в Грауве? Как он мог носить все это в себе на Дальних пределах?
В момент первого взгляда этих двоих друг на друга становилось страшно. Неужели каждого человека можно так вывернуть нутряной болью наружу? Чтобы не осталось ни единого тайного уголка, где можно забиться, отсидеться и спастись. Орфорт был адской выгребной ямой и, чтобы просто представить это место, требовалась увесистая бутылка чего-нибудь многоградусного.
Теперь изоморф и человек стояли на черном полированном столе, и под их ногами плелись трава и корни.
Можно ли это назвать поцелуем?
Тело Граува, вдруг показавшееся тонким и хрупким, изгибалось и льнуло к требовательно склонившемуся изоморфу. Колено упиралось в подставленную ногу. Бедра ложились на бедра. На запрокинутое вверх, совершенно белое лицо падали длинные пряди Ирта, скрывая подставленный рот. «Поцелуя» не было видно, да и не нужно. Впечатление складывалось очень определенное от одного вида сбоку: у края ничего не видящего глаза копилась влага и текла струйкой вниз, к обнажившейся ушной раковине.
Никита не мог назвать это поцелуем. И не только потому, что не привык видеть целующихся мужчин. Дело было в другом. Граув притащился к следователю затянутый в белый армейский мундир, как и у всех здесь за столом. Прорези лампасов и прошивка на обшлагах были красными, почти багровыми, как это принято в интендантских частях. На голограмме Тимоти трясло от боли, и багровый цвет проступал бесформенными пятнами на сияющей белизной одежде. Словно это не кровь, а какая-то зараза от прикосновения к изоморфу, к его губам и рукам. К багровой, как пятна и лампасы, шелковистой рубахе. Но Граув все равно цеплялся за мучителя дрожащими пальцами. Его пожирали, а он цеплялся. Скользил белым обшлагом вверх по предплечью инопланетной твари.
Нет, это не поцелуй.
Никита свернул изображение. И почувствовал взгляд. На него смотрел Алекс Треллин. Пристально и с невысказанным вопросом в глазах.
– Что за дрянь вы нам показали? – рыкнул Краузе и опять выдвинул вперед челюсть.
– Очень наглядная дрянь, – вкрадчиво протянул Марра. – Изоморф не убивал.
Маршал устало потер лоб, но кто-то из не знакомых Никите армейских, с раскосой китайской физиономией, растерянно спросил:
– Почему не убивал?
Никита вздохнул и пояснил:
– Изоморф завел симбиота, вступил в брачную связь. Задолго до этой сцены и убийства. Он не сможет никого разорвать в клочья, пока не размножится, ну… или не уничтожит своего партнера. Так они устроены.
– Похоже, он не оставляет надежды, ну… – Марра иронично улыбнулся, – размножиться.
Никита пожал плечами.
– Допрашивать орфортца мы не можем, задерживать тоже. В общем, вернулись в точку начала.
– Ох! Окружной путь – самый длинный и утомительный, – с наигранным сочувствием протянул Алекс. – Зато надежный.
Стервец.
– Вы же знаете об этом, генерал! – Никита поддался вперед, не в силах сдержать гнев. – Это ваш офицер. Как вообще под его командованием оказался корабль?
– Бывает, – тонко улыбнулся Алекс, и в черных глазах зажглись насмешливые искры. – Какая-то бюрократическая путаница. Знаете, Никита Сергеевич, сейчас так много бумаг и отчетов. А у нас, хозяйственников, – больше всех. Это, конечно, серьезная недоработка. Будем разбираться.
Разберутся, как же.