Раб и солдат
Шрифт:
— Ты уж совсем-то меня не унижай! — усмехнулся Фонтон. — Хотя, спасибо, что печёшься о моём благе. Но не нужно. Ты, как форму снимешь, так сразу голову и потеряешь. Тогда мне уж точно, как ты сказал, в Париж извозчиком. Или в монастырь грех этот замаливать.
— Но и остановить вы меня не остановите! Уж, простите!
— Вижу, что не остановлю, — кивнул Фонтон. — Думаю я. Не над тем, что ты мне сказал. Об этом подумаю после. Много часов буду думать. А сейчас этих часов у нас нет. Нужно как-то все обставить…
— Есть у меня одна идея, Феликс Петрович. Как на ёлку залезть и не уколоться!
Несмотря на своё
— Я за тобой скоро записывать начну! Прям, как барышня в альбом!
— Буду польщён!
— И что за идея? — вернулся к деловому тону шеф.
— Чтобы, как вы любите: без пыли и шума.
— И выгорит?
— Наверняка пока не скажу. Нужно переговорить с Тиграном.
— Вот за это хвалю! Что думаешь о плане «Б»!
Тут он замолчал. За беседой и неспешной прогулкой как раз дошли до резиденции английского посольства. Остановились. Фонтон вздохнул. Я же внимательно стал осматриваться.
— А этот подъём и холм за посольством — указал я Феликсу Петровичу, — отличное место! Весь двор и сад, как на ладони. И место тихое. И путей отхода достаточно.
— Ты вот, что, Константин Спиридонович, погоди со своими путями! Опрометью бросаться в войну не след. Сделаем по-другому!
— Как?
— «Рыбьего глаза» нашего возьмём за жабры! — Фонтон аж задышал полной грудью, полагая, что нашёл выход, который позволит ему выполнить условие с подъёмом на ёлку.
— И что нам его жабры дадут?
— Как что?! — удивился Фонтон. — Прижму его к стенке. Заставлю, чтобы он Сефер-бея перевез морем в Константинополь на встречу… Это мы с ним придумаем с кем на встречу. В море перехватим. Всех делов!
Я не стал говорить шефу, что есть, на мой взгляд, в его плане, вопиющие недостатки. И прежде всего, касались они положения Стюарта. Согласиться на такое ему — практически подписать себе смертный приговор. Или стать предметом обсуждения и примером осуждения на многие годы вперед. Это ж надо так облапошиться: человека похитили, тот сбежал, а Стюарт через пару дней его, как на блюдечке, подставил под второе похищение! Здесь — гомерический хохот! Не отмоется, рыбий глаз, до скончания дней своих. Но тут я себя осадил. Феликс Петрович очень умный человек! Придумает, как надо!
— Воля ваша, Феликс Петрович! — согласился я. — Но при одном условии!
— Говори!
— Ваш план — план «А». Мой остаётся планом «Б». Так что я сейчас все равно иду к Тиграну. И всё подготовлю.
Фонтон улыбнулся.
— Научил на свою голову! Чёрт с тобой, согласен! Иди! Я пока Дмитрия пошлю гонцом, чтобы встречу организовал со Стюартом.
Пошли быстрым шагом.
— Ты там все равно особо не засиживайся! — предупредил шеф. — И на вино не налегай! Мне сейчас твоя голова в холодном состоянии нужна.
— Тут не получится, — развёл я руками. — Не смогу отвертеться. Да и разговор долгий будет. Но обещаю: головы не потеряю! Получите вы меня завтра с холодной головой, чистыми руками и горячим сердцем!
— Да, уж! Пойду заодно куплю блокнотик! — усмехнулся шеф. — Пора, пора за тобой записывать!
[1] «Так нельзя»– эту установку хорошо иллюстрирует пример Дж.С. Белла. В реальной истории он просидел на Северном Кавказе два с лишним года. Русские офицеры разведки примерно знали, где он жил, но не решились на рейд силами охотников-диверсантов. Не стали и подсылать к нему наемных убийц, хотя продажных черкесов хватало из состава лиц всех чинов и званий. Раевский запретил. Так и дожидались власти неизвестно чего, пока английский шпион, подстрекатель и провокатор благополучно не сбежал в Англию. Через несколько месяцев черкесы атаковали русские форты на побережье наконец-то объединенными силами. Снесли три укрепления вместе с их гарнизонами. Белл тут же объявил на весь мир, что это его заслуга. И что же с ним стало? Был наказан? Придушен в темном углу Лондона? Нет, уехал в Пуэрто-Рико представлять английскую корону и торговать красным деревом.
Глава 15
Вася. Гебиусские водопады и река Тешебс, май 1838 года.
«Ну, что, Вася? Понеслася?»
Милов, пригибаясь, скользил по двору кузнеца, как хитрый лис, выбирающийся из курятника. Под мышкой новые, сафьяновой кожи чувяки. В одной руке узелок с подгоном от Кочениссы, в другой — нож без ножен. Миндальничать он не будет, если кто-то решит встать на его пути.
Аул, к его удивлению, не спал. Ночной пир был в разгаре. Кунацкие, выбранные точкой сбора, никак не могли расстаться со своим подгулявшими посетителями. Недюжинной силы старики будут веселиться до обеда, а то и до вечера следующего дня. Столько всего случилось! Так много жратвы подтащила глупая молодёжь, решившая, что ей все дозволено! Ух, мы ей завтра зададим! Так зачем расходиться?
Да и молодежь продолжала свои игры. Обсуждала на задворках кунацких состоявшуюся баталию. Мирилась. Клялась в вечной дружбе. До следующего Диора. Или до незапланированной стычки по поводу и без. Но без смертоубийства. Внутри рода такое исключено!
Вася осторожно спустился к реке и двинулся бережком, стараясь не наступить в воду. Самые ретивые, те, кто обычно берегли покой аула, разошлись по своим саклям или присоединились к общему празднику. А самонадеянные старики думали, что их седины — лучшая в мире охрана. Ну, то Васе на руку.
«Мне бы по-тихому свалить из городка. В смысле, из аула. Гуд бай, Псышопэ!»
Его распирала непонятная удаль. Беспокоило лишь одно — худая обувка. Милов притормозил и попытался надеть чувяки. И с ужасом понял, что кожаная обувь ему на ногу не лезет. Ну, и по фиг! Двадцать кэмэ — не проблема. Можно пробежать! Тем более, без боевой выкладки.
Выбрался на дорогу, что замысловато петляла вдоль реки. И вдарил по тапкам. В смысле, по стареньким чувякам. Побежал. Пару раз споткнулся, больно приложившись и выронив драгоценный узелок. И решил сбавить скорость до рассвета. Перешел на быстрый шаг.
В ночной тишине звуки разносились далеко. Вася поторапливался, но напряженно прислушивался. За одного битого двух небитых дают! Больше он по-глупому не попадется. Чуткое ухо через пару часов бега уловило лошадиный топот. Он тут же свернул в кусты у реки и замер. Сердце колотилось как бешеное.
Всадников он так и не дождался. Где-то свернули. Или остановились на дороге. Милов вздохнул. Пришла пора прощаться с дорогой и перебираться на другой берег. Вулан в месте, где спрятался русский, был не узок, не широк. Неспешно катил свои воды к Черному морю. Пришлось лезть в холодную речку. Мелькнула и пропала мысль двигаться по воде. С узелком, ножом и запасными чувяками особо не поплаваешь.