Раб и солдат
Шрифт:
Вася без раздумий толкнул коня пятками, посылая его вниз, к своим.
Коста. Стамбул, май 1838 года
Снова я поднимался на первый Константинопольский холм, протискиваясь между покупателями и праздными гуляками в центре торговли Стамбула. Снова вдыхал непередаваемую смесь ароматов алоэ, пачули, благовоний, гниющих отбросов и жареной баранины. Снова мои уши глохли то от грохота молотков медников, то от криков уличных зазывал в едальни или муэдзинов, вещавших с минаретов, что пришло время духовной пищи. Снова мои глаза разбегались от изобилия
Про знакомство накаркал.
— Грек Варвакис! Я ждал нашей встречи!
Кто-то надвинулся на меня, неузнаваемый в густой тени переулка. Но я узнал этот голос. Его я ни с кем не спутаю. Начальник стражи Старого квартала!
— Думаешь, напялил краденый мундир и никто тебя не заметит? Где же твой инглез, которым ты меня пугал? — голос полицая сочился ядом и довольством.
Я усмехнулся прямо в лицо этому маразу. Демонстративно поправил на груди свои ордена. Начальник стражи мгновенно переменился. Побледнел. До него тут же дошло: мундир, мог достаться мне неправедным путем. Но ордена? С этим шутки плохи. Никто в здравом уме их не нацепит.
— Френк-киопек![2] Ты не подданный султана! — дошло до идиота.
— Точно! И могу без затей двинуть тебе прямо в твою наглую морду!
— Ты не посмеешь!
— А что меня остановит? Схватишь меня — и тут же явится русский консул. Он не оставит от тебя и мокрого места!
Полицай отшатнулся. Сделал шаг назад, словно уверовал: еще секунда — и мой кулак познакомится с его зубами.
— Ну, что ж! Ты снова вывернулся, негодяй! Но знай: я сотру эту улыбку с твоего лица! Все, кто тебе дорог в этом городе, будут страдать! Начну, пожалуй, с лавочника Тиграна. Помнишь, ты познакомился с дворцом Ибрагим-паши? Там курорт! — он сделал еще один шаг назад. — А вот Адмиралтейская тюрьма — самое место для армяшки. Придумаю, как его туда законопатить. Там сидит вся мерзость империи нашего великолепного султана! Янычары отбывают пожизненный срок. Гайдуты… По двое скованы цепью. Такому жизнелюбивому и здоровому старику подберут достойную пару. Чахоточного юнца. Чтобы до своего смертного часа твой дружок наслаждался палитрой страданий, которым покорны и стар, и млад.
— Кади такого не допустит!
— А причем тут кади? — мерзко оскалился полицай. — Кади судит дела, в которых замешаны мусульмане или особо опасные случаи. А для гяуров есть свой суд. Ты скоро убедишься, что в таком суде лучшее доказательство — из драгоценного металла! А про тебя доложу страже из пригорода! Она тебя, я знаю, искала.
Он развернулся и быстрым шагом скрылся в той подворотне, откуда только что плеснули помои.
Я тяжело вздохнул. Хотел после Тиграна навестить Константина в Гедикпаша-Хамами, но теперь, пожалуй, воздержусь. Не хотелось бы и его подставлять. В городе, где даже его и мое имя запрещено давать детям особым султанским фирманом. Дай бог, решу проблему с поганцем, тогда и свидимся.
Пора поспешать к Тиграну. Мое дело не терпит отлагательств.
Жил мой друг в двух шагах от своей лавки. Нашёл без труда. Дверь открыл сам Тигран. За ним уже стояли его жена и Вартан. Обнялись.
— Моя жена, Ануш! — представил он супругу.
Ануш без каких-либо формальностей тут же обняла меня.
— Тигран столько про тебя рассказывал, мальчик мой! Офицер! Красавчик!
— Да, да! — рассмеялся друг. — Грозилась домой не пустить, если с тобой не познакомлю!
— Не выдумывай! — махнула рукой Ануш. — Что стоим на пороге? Пойдём. Все готово.
Прошли в комнату. Поневоле я вспомнил другого армянина, с кем меня столкнула судьба. Никола из Кутаиси. И жил он, как настоящий шах, и дом был весь в золоте, парче и шелках. И серебряные приборы. И стол ломился. А у Тиграна всё было по-восточному, по-простому. Стулья отсутствовали. Уселись вокруг ковра. Ножей-вилок нет. А только не замечал я всех этих различий и не придавал им значения. Никакое золото не удержится на весах, на другой чаше которых любовь, верность, слёзы при расставании, душевное отношение. Всё то, что определяет для человека настоящего друга. И только женами Никол и Тигран были равны. Что Кинша, да хранит Бог её от напастей, что Ануш были женщинами удивительными. Сразу к себе располагали умом, добротой, воспитанием.
Стол-ковёр Тиграна и Ануш был заставлен блюдами. На большом кожаном круге дымились миски и подносы с кусками баранины, тушеной и жареной, с толмой всех видов, с чуреком. По бокам кувшины с вином и ракией. Рядом стояли чаши с водой и лежали полотенца, чтобы вытереть руки.
— Вы не хотите, чтобы я живым отсюда выбрался? — спросил я, указывая на количество еды.
— За долгим разговором, — успокоил меня Тигран, — ты и не заметишь, как стол опустеет.
— Что ты несёшь? — возмутилась Ануш. — Позоришь меня, как хозяйку! Что значит: стол опустеет?! Коста, не слушай его! Ешь, пей! Ты у себя дома! Для тебя стол здесь никогда не опустеет!
Я поблагодарил хозяйку.
— Что будешь пить? — спросил Вартан, державший в руках два кувшина.
— Мои воспоминания, — улыбнулся я, — Значит, ракы! Только попрошу еще холодной воды.
— Сейчас, дорогой! — метнулась было Ануш. — А для чего тебе вода?
— Я так пью ракы, чуть смешивая с водой, — объяснил. — Мужское молоко.
— Да? — удивилась Ануш. — Надо будет попробовать!
— Куда тебе пробовать?! — хмыкнул Тигран. — Ты и от стакана вина…
— Молчи! — шикнула Ануш. — Ты сегодня решил весь вечер меня позорить?
Тигран поднял руки, обозначая свою капитуляцию.
Вартан разлил вино и ракы. Подняли кружки.
— Славный день для нашего дома, — провозгласил Тигран. — У нас в гостях наш друг. Хотя, нет. Моя жена, как всегда, права, Коста. Ты не гость в этом доме. Он и твой тоже. Навсегда! Поэтому, добро пожаловать домой!
— Наконец-то, правильные слова говорить стал! — улыбнулась Ануш.
Я, сдерживая волнение, произнёс ответный тост. Сказал все, что полагается и как полагается. От души. Выпили.
— Приступим, — Тигран указал на стол. — И прежде, чем ты расскажешь нам все про свою жизнь, закончим с делами. Знаю, что они важны и время поджимает.
Ануш тут же встала.
— Поговорите. Пойду пока зелень нарежу.
Какой стол закавказца без кинзы, базилика и петрушки? Легче черкеса встретить без кинжала, чем армянина — без пучка зелени во рту за столом.
Вышла.
— Тигран, Тигран! — покачал я головой.
— А ты как думал? — улыбнулся он. — Только так. Ануш не нужно знать, чего не нужно. Говори.