Раб и солдат
Шрифт:
Я не лукавил. Бог знает, что придумают столпы нашей разведки и куда отправят дальше Косту Оливийского? Меня приглашал Спенсер. Быть может, воспользоваться этой оказией? Нужно предложить Фонтону.
Феликс Петрович не заставил себя ждать. В тот же день прибыл в Бююкдере. Но вместо поздравлений и обещаний наград, он с порога меня огорошил:
— Сефер-бей сбежал с брига прямо в проливе!
Я тут же позабыл и про Лондон, и про Спенсера, и даже про нужду Фалилея. Это был эпический фэйл.
[1] Перечислены виды узоров булатной стали. Есть еще струйчатый булат и бедр, а также несколько подвидов.
[2] Забавная
[3] У черкесов не торопили с браком девушек, выдаваемых замуж, а не предназначенных к продаже. В аулах хватало незамужних красавиц 19–20 лет.
[4] В «Путешествии к святым местах в 1830 году» А. Муравьева упомянут мраморный «красивый водоем», вывезенный из дворцового комплекса в Россию.
Глава 14
Вася. Аул Псышопэ на реке Вулан, май 1838 года.
Диор начинался незадолго до полуночи. Все население аула заранее разбилось на две команды — на верхнюю и низовую. Все сакли восточной части аула назывались верховья, а западной — низовья. Так издревле повелось без какого-либо подтекста или копирования европейского стиля с его верхним и нижним концами (кварталами, городами). Поскольку аул по черкесскому обыкновению протянулся на целую версту, разделение на две части споров не вызывало.
Пока не стемнело, старейшины решили разогреть народ. Кинули жребий. Низовикам выпало показать свою удаль на конях. Верховикам — роль защитников. Они вооружились длинными шестами и сбились в плотную группу. Атаковали гарцевавших наездников, норовя сбить с коней. Всадники, напротив, показывали чудеса джигитовки и с легкостью топтали нападавших.
В минуту все смешалось. По традиции игра шла без правил и судей. То есть, допускалось все. Абсолютно все!
Низовики колотили своими шестами людей и лошадей. Люди терпели, кони — нет. Они вставали на дыбы, громко или жалобно плакали, когда получали удары по ногам, груди и, особенно, по чувствительным ноздрям. Наездникам, как ни были они ловки, тоже порой доставалось неслабо. Переломы и разбитые головы не считались залетом.
— Убили! — заголосили бабы из-за прочного плетня.
На их глазах чей-то сын словил хороший удар по голове. Посинел, закачался в седле. Конь прянул боком. Парень соскользнул с седла и замер в пыли в неестественной позе. Его товарищи, выкрикивая угрозы, разворачивали коней, чтобы потом, с разгона, штурмовать толпу верховиков. Те изготовились дать отпор. Сбились теснее. Подбадривали друг друга азартными возгласами. Скалили зубы, строя страшные рожи.
Старики прижались к стене турлучной сакли и яростно выкрикивали слова поддержки и одобрения. Комментировали особо удачные атаки. Издевались над струсившими. Подначивали удальцов. Им не хватало одного — тотализатора!
И, конечно, по общему стариковскому мнению, нынче молодежь была не та, что в их юности. Подумаешь, одного убили! В их-то годы…
— Кому не страшно в день такой игры, тот не устрашится и в битве! — закричал старейшина, подзуживая участников вместо того, чтобы проявить благоразумие.
Его слова подействовали так, будто он бензина в костер плеснул. Конники рванули на ощетинившуюся палками толпу. Шесты — не копья, а боевые «кабардинцы», на которых восседали самые лихие из низовых, — не клячи! Толпа верховиков была опрокинута, смята, растоптана. Они бросились под защиту плетней. Вот умора! И горе для матерей. Разбитые головы, переломанные руки-ноги. Не слабо поиграли!
Разошедшиеся всадники преследовали противников и во дворах. Их кони с легкостью перепрыгивали через плетнёвые изгороди. Сносили хлипкие времянки. Аул заполнился кудахтаньем кур, воем скотины, возбужденными криками людей. И жалобными стонами лишних на этом празднике жизни, пострадавших и несчастных рабов, случайно подвернувшихся под копыта. Или стоптанных в горячке состязания.
Пришлось вмешаться старикам. Они заголосили:
— Исмал-ок! Исмал-ок!
Кузнец, вооружившись здоровенным дрыном, взялся причинять справедливость и творить зло. Шест так и мелькал в его руках. Трещали кости нападавших всадников. Один богатырь обратил в бегство десяток низовиков, оставив на земле еще полдесятка их стонавших товарищей.
Игра задалась!
Постепенно все угомонились. Страсти сошли на нет. Недавние противники обнимались и делились самыми яркими моментами потешной схватки. Извинялись. Клялись в вечной дружбе. Жалели — всерьез или лицемерно — пострадавших. Всех ждали накрытые столы в самых больших кунацких. Расходились, чтобы перекусить, не делясь на низовых и верховых. Община снова стала единой.
Их ждали горы мяса и хмельная махсыма — слабоалкогольный напиток из кукурузы. Тем, кто постарше, полагалась медовуха. Меду в ауле было много. Грех не приготовить бражку. Аллах запретил вино, но ни слова не сказал про меды! Да и далеко не все придерживались исламских запретов. Люди говорят, что в долине Вайа вино льется рекой. А у закубанцев крепкие ликеры в почете. Молодые то и дело выбегали во дворы и прятались за сараями, чтобы отведать молодеческой добычи. Пойло, отбитое у русских казаков, вкуснее баранты!
Теперь можно и сплясать! Не в круге с девушками. По-иному. Начал один молодой верховик, выступив на середину круга из зрителей. Плясал, выделывая самые замысловатые коленца. Потом касался одежды другого — низовика. Тот его подменял. И так, по очереди меняясь, танцевали до упаду.
— Ночью мы вам дадим жару! — хвалились низовики.
— Еу! Готовьте ведра с водой! Не то спалим вас! — хвастались верховики.
— А ну, цыц! — орали на них старики, в тайне надеясь, что молодежь покажет себя так, что шайтану станет тошно. — Айда баранину жрать! Скажите спасибо Исмал-оку! Когда еще в тузлук мясо окунете!
На низеньких столиках с обильной едой стояли плошки с соляным раствором. Горцы не солили еду. Обычно на стол ставилась миска с кисломолочным шху, обильно приправленным чесноком и зеленью. В него макали мясо. Но если есть соль… О, хорошая хозяйка накрошит в мясной бульон острятины — чеснока, перца и зелени — и круто посолит. Макай, не хочу! Загорелось во рту — кайфуй, пока силы есть! Хорошая еда, как удар кинжала! Макнул, съел — истек потом, словно кровью. Будто кровник пырнул!
— Ислам-ок! — кричали разгоряченные горцы. — Твой тузлук острее твоих кинжалов!