Раб моего мужа
Шрифт:
Но… тем не менее, это было приятно… Если бы она каждый раз испытывала подобные ощущения, то супружеский долг ее так бы не тяготил. Пожалуй, она бы даже не отказалась заниматься этим почаще…
Но не устраивать же каждый раз спектакль в негритянской хижине… Элизабет снова представила лоснящиеся темно-коричневые тела… А этот гладкий подтянутый зад… М-м-м!.. Вот бы пощупать!..
«О, Господи, прости мне эти грешные мысли! — ужаснулась она. — А вдруг у меня истерия? Или это… как его… бешенство матки?»
Как-то раз она видела в английском журнале
«Мне бы тоже не помешал такой массаж, — подумала Элизабет, все еще чувствуя тягучее напряжение внизу живота. — И не обязательно руками… можно и… О, Господи! Не введи во искушение, избавь от лукавого…»
Она молилась, ворочалась и терзалась еще какое-то время, потом уснула.
Наутро ей было стыдно и противно смотреть мужу в глаза, а он вел себя как ни в чем не бывало. После завтрака, сославшись на жару и недомогание, Элизабет ушла к себе и почти весь день просидела в кресле, читая книжку. Правда, сюжет ускользал от ее разума, потому что мысли все время уносились в темную хижину, а перед глазами неотрывно стоял великолепный в своей наготе Самсон.
Вечером Джеймс явился к ней в спальню, но соитие, как обычно, вышло сухим и безрадостным.
— Вчера ты была как-то поживее, — проворчал Джеймс, завязывая пояс халата.
— А ты вел себя как свинья, — отрезала Элизабет.
Муж сально ухмыльнулся.
— Но признайся, тебе ведь понравилось представление.
— Ни капельки, — фыркнула она.
— Лживая сучка!
— Иди к черту!
Глава 18
Жара не спадала, и как Элизабет ни соскучилась по Мэйбл, все никак не могла выбраться ее навестить. Правда, дело было не только в удушающем зное. После той приснопамятной ночи Элизабет не знала, как смотреть Самсону в глаза.
Похоть, безумие, грешные помыслы, охватившие ее тогда — она была в ужасе от самой себя. Да и Джеймс, кажется, приревновал. Хотя сам же и затеял этот балаган, идиот! Но в любом случае, при нем лучше Самсона лишний раз не упоминать. Элизабет не забыла ту оплеуху, от которой потом еще долго болела щека.
Между тем на полях созрел хлопок, и для рабов наступила горячая пора. Каждое утро с восходом солнца их выгоняли на работу, и лишь к ночи они возвращались назад.
Как-то, поужинав, семейство сидело на террасе, наслаждаясь вечерней прохладой. Элизабет бездумно качалась в кресле, любуясь на догорающий закат, как вдруг тишину прорезал свист кнута и болезненный вскрик.
Сердце учащенно забилось.
— Что это? — спросила Элизабет.
Свекровь даже не удостоила ее взглядом, а Джеймс лениво выпустил изо рта сигарный дым.
— Хлопок взвешивают, — сказал он.
За первым ударом последовал второй, третий, заставляя Элизабет содрогаться так, будто секли ее.
— Взвешивают хлопок?
— Каждый
Элизабет набрала воздуха в грудь, чтобы разразиться возмущенной тирадой, но прикусила язык. Какой смысл что-то говорить, ведь это все равно ничего не изменит? Наоборот, Джеймс может разозлиться и выкинуть какой-нибудь фортель. Она сдержанно хмыкнула и снова уставилась на багряные облака. От чувства собственной никчемности хотелось рыдать.
Следующий день принес долгожданную прохладу, и Элизабет твердо решила, что сегодня непременно навестит Мэйбл. Джеймсу она не будет ничего говорить. Дождется, пока он уедет осматривать поля, и сама велит Самсону седлать лошадей.
«Самсон… — Она со вздохом закрыла глаза. — Что ж, с этим я как-нибудь разберусь. Сделаю вид, будто ничего не произошло. Я же не виновата, что мой муж такой дурак. А мои… хм… фантазии просто буду держать при себе».
После завтрака, как она и наделась, Джеймс решил воспользоваться тем, что палящее солнце скрылось за облаками.
— Съезжу в Мейкон. — Он чмокнул мамашу и направился к двери.
— Езжай, дорогой, — проворковала свекровь. — А я прилягу, что-то разболелась голова.
Превосходно! Все складывается как нельзя лучше! Выждав для верности полчаса, Элизабет подозвала Розу, протирающую каминные безделушки.
— Сбегай в конюшню и передай Самсону, чтобы седлал лошадей, — велела она. — Я поеду к миссис Паркер.
Рабыня ушла, а Элизабет кликнула Анну, чтобы та помогла ей одеться для верховой езды. Не прошло и часа, как она, перебросив через руку шлейф амазонки, спустилась во двор.
Самсон уже поджидал ее с лошадьми. При виде его статной фигуры Элизабет покраснела. Скрывая смущение, она подошла к Снежинке и погладила ее по бархатистому носу.
Лошадь всхрапнула и, раздувая ноздри, принюхалась к ее руке. Самсон подошел поближе. Элизабет не видела этого, но ощущала спиной. Ее словно окутало чем-то теплым, обволакивающим, приятным. Чем-то, от чего подгибались колени, и хотелось растечься лужицей по земле.
Она стояла, в растерянности поглаживая кобылу, и все не отваживалась посмотреть назад. Самсон молчал: рабам нельзя первыми заговаривать с хозяевами, но она слышала его размеренное дыхание. Неловкость нарастала.
«Возьми уже, наконец, себя в руки!» — приказала себе Элизабет. Она оглянулась и с натужной улыбкой спросила:
— Ну что, ты готов?
— Да, мэм. Все готово, можно выезжать. Помочь вам взобраться на лошадь?
Элизабет смогла лишь кивнуть, чувствуя, как запылало лицо. Наверняка, стало пунцовым как помидор. Везет же чернокожим, они не краснеют. А если и краснеют, то этого не заметно.
Большие сильные руки обхватили ее за талию. Сердце затрепетало, а косточки корсета так впились в грудь, что стало трудно дышать. Оказавшись в седле, Элизабет судорожно схватилась за переднюю луку, ощущая, как под перчатками вспотели ладони.