Рабочая гипотеза
Шрифт:
– Вы что-то оказали?
– Нет, молчу…
– Тогда подумали!
– Возможно. Это изредка со мною случается. А вы умеете читать мысли?
– Конечно. Сейчас вы подумали: «Зачем он ко мне приперся?» Не так ли?
Оба улыбнулись, а Волкович тем временем разглядывал крошечную карточку на столе – карточку Громова.
– Муж?
– Не угадали.
– Но ведь могло быть и так?
– Могло.
Он стукнул согнутым пальцем по стеклу – все-таки, мол, угадал, потом еще раз обежал взглядом комнату, улыбнулся как старому знакомому деревянному восточному божку на полочке и, наконец, спросил:
– Ну, а что вы обо мне думаете?
– Предполагаю,
Так вошел в жизнь Раисы Игорь Волкович. Он был хорош, «слишком хорош для меня», – нередко думала Раиса. И думала она так не потому, что дешево себя ценила, а потому, что хорошего Игоря не хотелось обижать, а она никак не могла понять, может она его полюбить или нет. В том, что Волкович ее любит, она не сомневалась.
В Раису влюблялись часто. Она принимала это как должное и немножко кокетничала, как кокетничают маленькие беленькие женщины: мягко, с умеренной дозой веселости. Но на объяснения всегда отвечала «нет». Однако если и отходил после этого тот или иной вздыхатель в сторону, число их не уменьшалось, ибо всегда появлялся кто-либо новый. «Моя коллекция жердочек», – говорила она, ибо чаще всего ее поклонники были худыми, длинными, и если и не стремилась коллекцию увеличить, то уж, во всяком случае, на должном уровне ее поддерживала. В прошлом только Леониду удалось пробить на некоторое время существенную брешь в стене окружающих ее многозначительных взглядов, и это было чудесное время. Но Леонид исчез, и неважно, что он появился потом вновь: он уже не мог принадлежать ей. А Раиса собственница, в этом она себе признается. И постепенно, не сразу, вновь появились вздыхатели, вновь атмосфера легкого флирта окружила ее, сочетаясь с преданностью науке, с серьезнейшими интересами.
Месяца через четыре после того, как состоялось их знакомство, Раисе предстояло ответить Игорю, сможет ли она когда-либо его полюбить. Раньше перед ней не возникало даже такого вопроса, и она со спокойной душой говорила «нет». Теперь же этот вопрос возник – возник много раньше, чем Игорь его задал. И нельзя было не задуматься над тем, почему он возник, и нельзя было ответить что-либо неопределенно-лукавое, потому что Волкович был полностью лишен распространеннейшего недостатка: он вовсе, совсем за ней не ухаживал. «Как Леня», – думала она часто, и думала совершенно напрасно, ибо ничего похожего на ту, довоенную историю здесь не было. Там было столкновение характеров, достаточно уравновешенных порознь, но в совокупности дающих реакцию, название которой – взрыв. Здесь же, с Игорем… Раиса, разумеется, понимает, что здесь совсем не так, – в конечном счете здесь просто будет продуманное соглашение двух взрослых людей, «пересидевших в девках», и ничего более. Грубо? Возможно. На деле все это много мягче, и отношения их очень приятны, но когда настает время принимать решение, Раисе хочется применить именно грубую формулу: «Пересидели в девках оба, теперь подвернулась подходящая партия, и почему бы не изменить жизнь?»
Игорю она говорит это, правда, в завуалированной форме:
– Вы же читаете мои мысли… И, значит, догадываетесь, что скорее всего я выйду за вас замуж. Выйду потому, что знаю: лучше вас мужа придумать трудно.
– А он? – Игорь вновь постучал согнутым пальцем по карточке Леонида.
Раиса ответила честно.
– Он – мечта юности. Скорее всего, он оказался бы для меня плохим мужем, а я для него плохой женой. Но он – мечта…
– Понятно. Он позовет, и вы побежите, хотя бы это
– Да. Быть может, только не так напыщенно. Слова не те, но вы верно во мне разобрались. Однако он не позовет. Он женат, любит и не из тех, что бросают жен. Год назад его жена облучилась – это о ней я рассказывала. Но все обошлось – к общему, можно полагать, счастью.
Они поженились в июле 1952 года.
Карточка Леонида так и осталась на столе, под стеклом. Игорь сказал:
– Я не считаю, что приобрел право на твои мечты.
Но прошло время, и карточка исчезла; на ее месте появилась карточка Лени маленького…
…Так было недавно. А теперь… Если бы не Лизка!.. Какая же я дрянь! Если бы не Лизка, буквально пожирающая Громова глазами, я, может быть, и вытерпела бы, а так… Толстая, веснушчатая Лизка, придется мне тебя огорчить!
Она едет из Москвы после своего доклада на семинаре у Шаровского, едет и плачет. Машина разогнана до предела, мелькают столбы, деревья… Слезы на глазах застилают дорогу. Ну и пусть рядом кювет… Если бы не маленький Леня… Один поворот руля. Если бы не маленький Леня, все было бы проще, но так даже и думать нельзя: как это – чтоб не было маленького Лени?
Первое успокоение вносит милиционер на мотоцикле. Дырка в шоферском документе, штраф. Серьезные глаза на загорелом лице.
– Я вас догонял, гражданка! Как только не совестно, прошли поворот на такой скорости.
– Спасибо, – говорит Раиса, и это первое в жизни спасибо за далеко не первый штраф.
Она отъезжает медленно-медленно: она испугалась.
Ближе к Энску страхи уже другие: «Как буду смотреть на Игоря, на сына?» Но дома ждет неприятность – и сразу все, что казалось главным, отходит в сторону: мальчишка болен, и муж сидит возле него, не пошел на завод.
– Ах, Игорь, Игорь, что мы теперь будем делать?
– О, ничего страшного: насморк, резь в глазах. Скорее всего корь. Этим надо переболеть. И ты, думаю, переболеешь и успокоишься. Вот у меня… Видала его?
– Ах, Игорь!..
Мальчонка выздоровел в положенный срок, и сразу же Волкович стал собираться в командировку.
– Надолго. Возможно, месяца на четыре. Ты ведь знаешь, в Венгрии осваивают нашу машину.
Раиса знала не только это: в Венгрию должен был ехать заместитель Игоря; и если уж едет он сам…
– Тебя прошу об одном, – внешне Игорь совсем спокоен. – Разберись, пожалуйста, за это время в своих чувствах…
Какой же он хитрый! Леонид в подобной ситуации поступил бы не так, он бы активно боролся.
Но Игорь тоже борется: ничто другое не могло бы подействовать на Раису сильнее его благородства. И он знает это. Сейчас, чего доброго, скажет: «Меня не жалей, делай так, чтобы тебе было лучше».
Однако Волкович говорит другое:
– Когда ты была в Москве, звонил твой отец. Я забыл тебе сказать об этом сразу. Он спрашивал, не отпустим ли мы Лешку к нему погостить. Я ответил: «Не возражаю». В деревне сейчас хорошо, впрочем, ты сама там росла, знаешь…
Раиса готова была кричать: сговорились за ее спиной, хотят отнять мальчишку. Знают: если сын будет в деревне, в Москву Раиса не поедет, каждый свободный день будет навещать его, а каждую ночь думать: не потонул ли в реке, не простудился ли?
– Ленчика не отдам!
– Как хочешь… Я думал, ты умная. Но не будем ссориться на прощание…
Петр Захарович Мельков посадил внука в кабину грузовика, не очень-то обращая внимание на слезы дочери. Впрочем, Раиса смирилась давно и теперь, всхлипывая, покорно выслушивала нотацию: