Шрифт:
1
Нигерия.
Меня предупреждали, что эта земля чужая.
Красная, словно пропитанная кровью, почти бурая, она не только щедро дарила жизнь сочной зеленой растительности, но и с такой же легкостью безжалостно отнимала жизни местного населения, а также ступивших на нее иноземцев, к которым относился я сам. Мне удалось продержаться здесь уже год и два месяца.
Каждый день и на каждом углу я слышал, что ценность человеческой жизни в горячей точке, особенно в Африке, неумолимо стремится к нулю, и может оборваться в любой момент. Поэтому продолжительность жизни многих сорвиголов из числа молодых репортеров, медиков, сотрудников неправительственных организаций, а особенно военных контрактников,
Старый помятый и продырявленный пулями «Лендровер» когда-то белого цвета с заляпанными грязью красными крестами на дверцах, словно из последних сил жутко ревел изношенным двигателем и подпрыгивал на ухабистой дороге. И без того захламленный и потертый временем салон автомобиля был усыпан осколками выбитых стекол и покрыт слоем красной пыли, в облаке которой мы на максимально возможной скорости неслись сквозь неизвестность навстречу своему спасению от смерти. А она, не желая отступать, время от времени постукивала по корпусу автомобиля, оставляя на нем новые и новые отметины с облущенной краской вокруг пулевых отверстий. Но агонизирующий автомобиль по-прежнему продолжал защищать нас – своих четверых пассажиров. На каждой кочке я, подпрыгивая на своем сиденье, едва не бился головой в потолок. И вдруг неожиданно для себя ощутил, как тряска отдалась острой болью в правом бедре.
Но я терпел, потому что ничего другого не оставалось. Потом чуть приподнявшись, скользнул ладонью под себя и вляпался во что-то липкое. Выдернул руку, плюхнулся обратно и с ужасом уставился на перепачканные кровью пальцы. А ведь до этого считал, что сиденье просто пропиталось моим потом. Оказалось – нет. Меня прошиб озноб. Вот она моя первая пуля. Маленький свинцовый комочек смерти, засевший в живой плоти.
– Как вы, сэр?
Я сунул пистолет, который держал в левой руке, за пояс и перевел взгляд на водителя – молодого нигерийца двадцати пяти лет от роду, который обратился ко мне с каким-то особым почтением и заботой в голосе. Одет он был в грязные камуфляжные штаны и местами порванную такую же грязную, когда-то красную, а теперь застиранную и выгоревшую, футболку. Вот уже двадцать минут он сосредоточенно вел машину по неровной грунтовой дороге, вцепившись в руль обеими руками и плотно сжав губы. Но сейчас то и дело поглядывал на меня и мою окровавленную руку, которую я сам никак не мог перестать рассматривать.
– По-моему меня подстрелили, Джим… – ответил я.
– Я вижу. Куда попали?
– В ногу. Наверное, пуля пробила дверь.
– Вам больно?
– Не знаю… да… больно… но терпеть можно… Ты поднажми!
– Я стараюсь, но нам, похоже, бак пробили…
– Далеко еще? Этой дорогой я ни разу не ездил.
– Нет, сэр. До аэродрома километров пять… Обычно только местные здесь и ездят, но чуть дальше эта дорога свернет на север к границе с Нигером. А мы свернем левее и прямиком через буш попадем к блокпосту. Там дальше все оцеплено правительственными войсками и миротворцами. Они не пустят «Боко Харам» к своим складам и технике. Так что до блокпоста, думаю, дотянем на том, что осталось в баке.
– Да, одно дело на колесах, другое – пешком… Не хотелось бы ковылять на своих двоих даже лишний десяток метров. Тем более что ходок из меня сейчас тот еще… – ответил я и попытался выдавить улыбку.
– Слушайте, даже если эта колымага не дотянет, я вас на себе понесу, сэр! Сколько бы ни пришлось пройти. Я вас не брошу! Вы же спасли все самое дорогое, что у меня есть.
Я поймал его взгляд, брошенный в зеркало заднего вида на лобовом стекле. Обернулся и посмотрел на молодую негритянку, которая с затравленным видом сидела, съежившись, на заднем сиденье, в накинутом на голое тело медицинском халате. С пеленой
А ведь еще час назад я даже не подозревал, что все будет так.
После того как в начале августа 2016 года в средства массовой информации просочилась информация о том, что запрещенная в России и многих других странах организация ИГИЛ назначило нового лидера террористической группировки «Боко Харам», которым стал Мусаба аль-Барнави, все только и ждали очередного зверского кровопролития, которое и без того не прекращалось в Нигерии практически ни на один день. Едва ли ни по всей стране происходили стычки между регулярной армией, полицией или силами специального военного подразделения Африканского союза и боевиками. Особенно на севере, где экстремисты чувствовали себя гораздо свободнее и соответственно действовали более дерзко.
Российская миссия Красного Креста, где я работал переводчиком вот уже больше года, располагалась в Кано, но я, не желая сидеть на месте, при первом же удобном случае старался отправиться в какой-нибудь полевой госпиталь, разъезжал с разными поручениями в составе выездных медицинских бригад по всему северо-востоку. В основном это были штаты Джигава и Йобе. Неделю здесь, две – там, потом обратно в Кано к бумажной работе в административном центре и дежурству у телефона. Но последняя местная командировка, по истечении которой мне предстояло вернуться домой, затянулась дольше, чем на месяц.
После двух недель в Нгуру нас маленьким самолетом забросили на север штата Борно и мы разбили полевой госпиталь рядом с крохотным аэродромом, приспособленным для небольших самолетов, между Карету и Газабуре, который охраняли миротворцы в своих голубых касках. Я не должен был туда ехать, но кто-то сказал, что шведским коллегам не хватает сильных мужских рук, чтобы носить раненных, и еще были нужны водители. Шведский я знал, машину водить умел и слабаком тоже себя не считал, поэтому вызвался. Уговаривать взять меня с собой особо не пришлось. К тому же в нашем офисе в Кано меня не очень любили из-за моей нелюдимости. Я получил согласие своего руководства прямо по телефону, здесь – в Африке этого было вполне достаточно на первое время, а потом уже в Газабуре копии всех необходимых документов мне переслали по факсу в офис полковника Ламбера – иссушенного временем пожилого француза, командовавшего миротворцами в этом регионе.
Если раньше я практически не покидал отделений Красного креста в запруженных автомобилями и перенаселенных городах, похожих на многоярусные муравейники, одноэтажных деревень с ржавыми крышами из листового железа, издалека напоминающих заселенную свалку, или наших палаточных лагерей, то здесь я сполна вкусил ужасов войны под открытым небом. Я и до этого видел последствия терактов, когда террористы-смертники взрывали себя на рынках, площадях или в церквях и мечетях. Видел множество убитых и раненных, покалеченных людей, мужчин и женщин, уставших и смирившихся с происходящим стариков и напуганных детей, которые выстраивались в длинные очереди перед пунктами оказания медицинской помощи. Но здесь в Борно я словно заглянул в саму преисподнюю.
Я видел сожженные деревни, чье население до последнего человека было вырезано боевиками «Боко Харам». Видел, растерзанные и изрубленные мачете тела, отрубленные руки и насаженные на колья головы. А однажды через линзы бинокля даже стал свидетелем того, как увешанные пулеметными лентами чернокожие молодчики в камуфляже, солнечных очках и надетых задом наперед бейсболках расстреляли троих полицейских. Сами они при этом веселились и пританцовывали. Ни дня без созерцания бесконечного насилия и его трагических последствий. Словно сама жизнь в этих краях кровоточила, но не сдавалась и не желала умирать окончательно. А я продолжал носить мертвых и раненых, привык даже к тому, что, ложась спать, не всегда утруждал себя очистить одежду от чужой крови. Но тщательно мыл руки и умывался, а также продолжал глотать горстями таблетки от малярии и прочей дряни, которую здесь можно было запросто подцепить.