Работорговцы. Русь измочаленная
Шрифт:
— Чуешь нехорошее? — спросил Карп.
— Есть маленько.
Сверчок уже был возле стола ратников. Шепнул двоим из своей десятки, дружинники скрылись за дверью. Разговоры в трапезной стали утихать.
Сопровождаемый Лузгой с коптилкою Щавель поднялся в свою комнату, взял с постели налуч, распустил шнурок, вытащил лук, нацепил тетиву.
— С Селигера… Мутное дело. — Лузга приоткрыл окно, по-волчьи цепко окинул взором тёмную улицу, прислушался, но ничего не увидел и не услышал. — Ну, чего кумекаешь?
— То, что у нас бардак. Треть людей чёрт знает где. — Щавель запихнул
— В порядке, — огрызнулся Лузга, но тут же достал из котомки обрез, переломил, одобрительно кивнул и вернул в исходное.
Щавель на короткое время высунулся в окно. Полная луна просвечивала в прореху облаков, но звёзд не виднелось. На конюшне перестукивали копытами сонные лошади, доносило оттуда навозом, с сеновала пёрло сладковатой соломенной прелью, а из курятника тянуло кисловатым гуано, сморкался ратник на фишке, от стены пахло гнилью. «Высоко, не залезут, цепляться не за что, — отметил Щавель и закрыл рамы. — Может, я зря паникую? Или не зря? Что-то много из Озёрного Края стали тут шариться, Едропумед с Селигера, бойцы с Селигера. Или совпадение?»
Движимый наитием, старый лучник вытянул из-под кровати сидор, на ощупь извлёк мешочек с Хранителем, сунул за пазуху. Пнул сидор взад и решительно направился прочь, Лузга едва поспевал за ним.
«Жёлудь-то чего потащился на ночь глядя? — тревожно билось отцовское сердце. — Куда сманил парней проклятый комедиант?»
— Держитесь меня. — Филипп запалил свечу дорогой басурманской зажигалкой и, крадучись, словно мышь, спустился по осклизлым ступеням в гробницу.
Узилище союзницы прадо располагалось в священной рощице вековых берёз и осталось бы при других условиях незамеченным, если бы настырный гид не привёл к самому порогу. Приземистый склеп из дикого камня давно порос мхом, но крашеная кованая оградка, которой он был обнесён, указывала, что объект находится под охраной государства.
— Дело верное, ребята, — страстно уверял Филипп, — сработаем быстро, никто не заметит. Зайдём, выйдем, закроем, будто всё так и было. Погребли Бандурину с её аксессуарами, однако столь в ней оказалось эффективности, что показываются эти сокровища только раз в году. Эта ночь — сегодня. Никому ещё не удавалось их взять, потому что редки на свете сведущие люди и страшно далеки они от народа. Я сам прознал секрет сравнительно недавно от одного дряхлого деда из Померани. Сам он уже на ладан дышит, слишком стар для похода за сокровищами. Я пил и пел, как заведённый, и так уважил почтенного балладами, что он расчувствовался и поведал мне тайну.
— Нас-то зачем позвал? — резонно вопросил Михан.
— Одному не справиться, надо плиты тяжёлые ворочать, — признался Филипп. — И с вами проще, чем с ратниками. Вы парни молодые, службой в дружине не испорченные, так что найденное не отберёте. Поделим между собой поровну. Если вы бахвалиться не начнёте, никто и не прознает. Вещей у Даздрапермы Бандуриной немного, лишь то, что она несла. Трое спокойно спрячут на себе. Ну, вперёд, на дело?
От речей таких, сказанных подле укрывища, парни пришли в смущение. Неловко было отказываться, вроде
— Была не была! — отважился охочий до приключений Михан, у которого ростовщические закрома разожгли молодецкую алчность до всего и вся. — Идёшь, мой кислый друг?
— Иду. — Жёлудь хотел только одного, чтобы Михан отгнил с расспросами о походе на больничку. Молодой лучник страсть как боялся проболтаться о спрятанном там золоте.
Железная дверь была заперта на висячий замок, но Филипп, повозившись, отпер его. Парни сошли в гробницу, принюхиваясь к сырости изъеденного мхом камня и, к своему удивлению, не обнаруживая намёка на могильный тлен. Лестница была короткой. Пол располагался примерно на половине роста ниже уровня земли, само же помещение оказалось размером как поставленные бок о бок четыре телеги. В центре стояла низенькая каменная домовина — аккурат, чтобы поместить в неё невысокого толстого человека.
— Цела-целёхонька, — бард озарил мятущимся светом гробницу, изучил и остался доволен. — Пора начинать.
Крышка гранитного саркофага была закреплена по углам глубоко ввинченными бронзовыми болтами. Шляпка одного осталась залита сургучом, но с остальных чьи-то шаловливые рученьки успели сбить пломбы. По лужицам сургуча заметно было, что сбивали и подновляли пломбы не единожды. Бард выудил из-за пазухи отвёртку и начал орудовать, пыхтя от натуги, — за долгие годы резьба прикипела. Время шло, прилепленная к крышке свеча таяла.
— Есть! — Филипп выкрутил винт с палец толщиной и длиною в локоть. — Давай-ка ты.
Михан поплевал на ладони и азартно приступил к работе. Бард выудил из кармана пяток слипшихся огарков, где-то по случаю скоммуниженных, пересадил на них огонёк догоревшей свечи, прилепил к саркофагу.
— Со всей заботой о трудящихся, — голос его в тесной гробнице звучал глухо. — Даёшь встречный план, предусматривающий высокие показатели и более короткие сроки выполнения!
— Пятилетку за три года согласно соцобязательствам, в рот те ноги! — прокряхтел Михан.
— Ого, — после паузы кивнул деятель искусства. — Это где ты так научился?
— У эльфов наслушался. Я из Тихвина, — ответил молодец и положил тяжёлый болт на усыпальницу Бандуриной.
— Ах да, забыл, совсем от пьянок мозги сгнили, — привычной скороговоркой отболтался бард.
Последний винт достался Жёлудю. Он сбил четвёртую печать с узилища самого прошаренного манагера Москвы и легко справился с задачей.
Атаку едва не проспали. Дремавший за столом трапезной Щавель вскинул голову и ясным голосом сказал:
— Лузга, посмотри, кто там шастает.
Лузга тоже спал вполглаза и потому сразу отправился выполнять приказание. Он был на пороге, когда Щавеля будто кипятком окатило, такая прошла по телу горячая волна. Он выдернул из чехла лук, вскочил и заорал:
— Падай, Лузга, падай!
Лузга, который уже отворил входную дверь, замешкался. Стрела пролетела у него над плечом, щёлкнув оперением по мочке. Рослая фигура, возникшая из темноты, пошатнулась и отступила обратно во мрак.
— Падай! — снова крикнул Щавель, прилаживая другую стрелу.