Работорговцы
Шрифт:
Всех примет Великий Муром, с головою продаст, купит и ещё раз продаст. На всякого раба отыщется свой покупатель, только китайцев никто не берёт. Никому они даром не нужны, вот и ходят по Руси неприкаянными через все Сибири до самой Албании, где их едят немытые подонки.
На развилке невольничьих трасс знатный работорговец Карп обрёл былую силу. Надулся, расправил плечи, шаг стал каменным. Орлиным, вострым взором он выцеплял хороший, годный товар в веренице чужого улова, примеривался, прикидывал и, наконец, выдал Щавелю соображение:
— Хорошо
Сидели наверху, в роскошном двуспальном нумере. С ковром на полу и занавесками на окнах. Командир пригласил Литвина и Карпа на совет. Настало время обсудить, как двигаться дальше, на какие силы рассчитывать и что предпринять.
— Если в Москву сунемся, то людей положим, — Литвин боялся спорить со Щавелем, но куда больше тревожился за своих бойцов.
— Ты приказ князя слышал? — бесстрастно вопросил Щавель. — В части, касающейся железнодорожного хода? Пресекать где только возможно любыми средствами.
— Если за Мкад зайдём, то поставим под угрозу выполнение второй части приказа, — несмело возразил сотник. — мы обязаны наловить и привести в Новгород работных мужиков хотя бы голов пятьсот. Если у меня останется меньше полусотни, конвой не справится.
— В Муроме наймёшь сколько нужно на условии оплаты по месту прибытия, — Щавель посмотрел на Литвина как на добра молодца. — Что непонятно будет, Карп тебя научит. Отряд в походе теряет силу как стрела в полёте: кто убежит, кто заболеет, кого убьют. Это надо помнить и брать с запасом. Людей всегда не хватает, но мы всегда справляемся.
На скулах Литвина заграли желваки.
— Я твоих бойцов в мясорубку не кину, — сказал Щавель. — В моём войске потери всегда были меньше, чем у других. Будем смотреть на месте и действовать по обстановке. В конце концов, против мужичья воюем, на нас даже городская стража не сунется. И задача наша — железнодорожный ход пресечь, а не самашки в Москве устраивать. Забазируемся на расстоянии дневного перехода от Мкада. Карпа с обозом здесь оставим, пусть ищет хороших, годных рабов.
— Я займусь своим делом, вы — своим, — прогудел Карп, довольный, что его не потащили в Москву. — Товар гарантирую отборный!
— Охранять их кто будет? — спросил Щавель. — Войска немного, распылять силы я не могу.
— Много не возьмём, у меня больших денег нет, — прогудел Карп. — К вашему возвращению наберу голов пятнадцать-двадцать. Скую кандалами попарно, нога к ноге. Ночью через ошейник на общую цепь. Не разбегутся.
— Под твою ответственность, — сухо сказал Щавель. — Ратников не дам ни одного, не обессудь.
— Раненых можем оставить, — предложил Литвин. — Будут по двору ходить, создадут видимость присутствия власти.
— Всех, кто способен держаться в седле, мы взяли с собой, —
Щавель помолчал, давя взглядом работорговца и сотника. Они тоже не сказали ни слова.
— Наша задача — выполнять волю светлейшего князя. Его приказ вы знаете. Наводим порядок на земле новгородской, потом идёт до Арзамаса и ловим рабов там. Ты ведь, Карп, нынешних невольников в Муроме продашь, а барыш на карман, верно я говорю, не поведешь на реализацию в Великий Новгород?
Под стылым взглядом командира знатный работорговец потупился.
— Бизнес есть бизнес, — прогудел он.
— Делай что должен, Карп, — сказал Щавель с таким снисходительным равнодушием, что караванщик почувствовал себя пристыженным, только не понятно в чём.
Литвин нервно потянул в зубы ус, но ничего не сказал. Охрана возле Москвы не помешала бы. Рабы стоят дорого, а Карп (в этом сотник не сомневался) отберёт из уловов лучших, да с караванщиками сторгуется. Десяток рабов уже капитал, кто угодно может позариться.
Щавель проследил его движения души, порадовался смирению сотника, провёл пальцем по развёрнутой на столе карте.
— Завтра выступаем в Ермолино. Там к Великому тракту примыкает Малое кольцо, поэтому наше появление ажиотажа не вызовет. Встаём в Ермолино, от него до Мкада тридцать вёрст. Хватит, чтобы быстро добраться, но и ближе подходить не стоит.
Палец Щавеля задержался у критической черты и отодвинулся, словно оттянутый пружиной. Даже на карте старый лучник избегал запомоенной территории.
— Произведём разведку и на месте решим, Литвин, — подвёл он итог совещанию. — Карп, давай считать счета на нашем счету, сколько голов мы вскладчину можем взять, — и брякнул на стол мешочек едропумедова золота.
— Вот о чём рассказывал Педрослав, — отрешённо произнёс Щавель. — Как же глубоко всё прогнило…
— Рыл триста, — прикинул Литвин численность копошащихся в земле мужиков.
Конный разъезд новгородской дружины стоял на пригорке по левому берегу московского канала и наблюдал за строительством насыпи. Шныряли работяги с тачками, грабари кидали лопатами землю. Умельцы с полосатыми рейками замеряли высоту откоса. Подъезжали и разгружались подводы с песком и гравием.
«Нет, не триста, — подумал Щавель. — Кто-то ещё возит, и гравий готовит, да всю эту гурьбу обслуживает, брёвна обтёсывает для шпал. Тут вся тысяча выходит. Это только здесь. Понятно, для чего хану срочно требовались деньги».
В дно обмелевшего канала надёжно упёрлись срубы, изнутри заваленные камнем. Опоры будущего моста ставились на века. Канал перегородили в узком месте, с другого берега заметно вдавался в воду искусственный полуостров, излаженный до Большого Пиндеца и сейчас подновлённый. Когда-то здесь была железная дорога.