Работорговцы

Гаврюченков Юрий

В рядах произошло волнение. Слаженное движение масс, подобно работе кишечника, извергло ссутулившегося и окончательно потерявшегося Помоева.

— Подойди, Камаз, — повторил Щавель и, когда вехобит приблизился, торжественно протянул монету. — Держи свой рубль, заработал.

Камаз дрожащей рукой принял награду и опасливо оглянулся, а Щавель приосанился в седле и объявил всем присутствующим:

— Выборная форма в органы местного самоуправления показала себя безблагодатной. Отныне я упраздняю этот пережиток прошлого. Пора укреплять вертикаль власти! Светлейший князь Великого Новгорода Лучезавр делегировал мне полномочия решать управленческие вопросы на

местах. Руководствуясь данными оперативной обстановки, я заменяю институт старейшин центрально-ориентированной должностью председателя сельского совета, как это было до Большого Пиндеца. На должность председателя назначаю Камаза Помоева, хорошо зарекомендовавшего себя в долгосрочном сотрудничестве с органами охраны порядка. Слава России!

Толпа помалкивала, потупившись. Дружинники подбодрили задние ряды копьями и стимулируемое, как амёба иголками психопата-биолога, население Спарты нестройно загудело, а потом заголосило хором, с пылким, душевным единством:

— Слава России! Слава России!

Вехобиты уже не зырили в землю, а прожигали огнём чёрных глаз новоиспечённого председателя, который, зажав в кулаке иудин сребреник, бормотал омертвевшими губами:

— Слава… Ватаа! Слава…

* * *

— Хорошо быть Бараном Сараевым и печально Камазом Помоевым, — Щавель расслабленно покачивался в седле, возглавляя растянувшуюся по лесной дороге колонну. За спиною Щавеля висел в налуче его лук и колчан со стрелами, на поясе — нож работы Понтуса Хольмберга из Экильстуны. Трофеи обнаружили в избе старейшины висящими на ковре. Дряхлый абрек не утратил страсти к коллекционированию. Легендарный автоматический пистолет тоже был найден и перекочевал в котомку Лузги. Заняться им оружейный мастер планировал на ближайшем привале. — Грабить караваны, драть гусей и гулять в кабаках дольнего Подмосковья всяко лучше, чем остаться опорой вертикали власти в разбойничьем селе.

— Барана Сараева отыщем, — молвил ехавший рядом Литвин. — Вернёмся из командировки и опять на болота. На сей раз я устрою Барану персональную проверку по всему хозяйству. Чёрта с два он от меня уйдёт, скотина немытая.

«Сжечь бы Спарту, да нельзя, светлейший не одобрит, на попрёки изойдёт, а я уже достаточно натворил добрых дел, чтобы прямо сегодня изничтожать посёлок дорожных рабочих, — думал Щавель, посвежевший после хорошей охоты. — Сделавшись князем, Лучезавр стал рачительным до тошноты. Ему состояние дорожного полотна Великого Тракта, который подновляет Спарта, ценнее ущерба от волчьего логова у торговых путей».

— Камаза Помоева тоже не забывай, — напомнил Щавель. — Если председателя сельсовета убьют, значит, вехобиты отвергли прогрессивную форму княжеского правления.

— А ему не жить, — хмыкнул в усы Литвин.

— Дело не в Камазе, а в должности председателя. Если его изничтожат и опять выберут в совет старейшину, спартанцы тем самым поставят под сомнение власть светлейшего князя и заставят усомниться население других вехобитских деревень. Оттуда зараза неповиновения поползёт по всему краю, там и до бунта недалеко. Значит, спартанцев надобно покарать в назидание остальным, чтобы сохранить порядок на Великом тракте.

Литвин пожал плечами, то ли соглашаясь, то ли возражая.

— Великий тракт — торговая магистраль первостепенной значимости, — отчеканил Щавель. — Равно как Водный путь, ради которого пришлось казнить ростовщика, пусть даже это привело к войне с Озёрным Краем. Важность возложенной на нас задачи не имеет равных на текущий момент, ты понимаешь это, сотник?

— Светлейший

выделил мне ещё две десятки из личного резерва, чем кагбэ намекал, — кивнул Литвин.

— Понимаешь, значит. Когда ты вернёшься с рабами, я буду далеко, — Щавель устремил неподвижный взор в небо над краем леса. — Так что придётся тебе принимать решение на месте. Не бойся ответственности, кто-то должен раздавить гадину в её гнезде.

— Будет приказ светлейшего, всю Спарту с землёй сравняю.

— А ну как придётся действовать по обстановке? Например, столкнувшись с яростным сопротивлением отрицательно настроенного элемента. В Новгород гонца не пошлёшь для получения княжеского соизволения, времени не будет. Как поступишь пред лицом крайней опасности, отступишь или казнишь бунтовщиков?

— Новгородский ОМОН ещё ни перед кем не отступал, — вскинулся Литвин, но опомнился и надул щёки. — Допустим, возгоню я немытых обратно на болота или перевешаю, а кто дорогу делать будет?

— Из Озёрного Края пригоним. Только не рыбаков из Осташкова с их эффективными пацанами, а взрослых работных мужиков с бабами. Пусть селятся в пустые дома и детей заводят. Кроме того, селигерских в обязательном порядке надобно смешать с китайцами, их что-то много на финской границе развелось, тоже имеет смысл переселить. Я князю об этом вчера отписал. А мохнорылых помножить на ноль. Как только они завалят назначенного представителя государственной власти, у тебя сразу будет веский повод припомнить остальные грехи спартанцев и, по совокупности содеянного, зачистить село по полной программе. Самому же легче с разбойниками управляться, когда рассадника под боком не станет. Нет поддержки местного населения, нет боевиков. Нет боевиков — на земле мир, порядок, торговля и процветание. Закон жизни такой, улавливаешь?

Глядя, как Щавель фалует Литвина подписаться на голимую мокруху, Лузга чуял, что идея запала в душу сотника. Это было зерно, брошенное на удобренную разбойниками почву, которое непременно взойдёт и даст плоды.

Вехобитов ожидала жатва скорби.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ,

в которой Михан выбирает новую судьбу, его отлучают и сам он отрекается, а в дружине светлейшего князя Лучезавра возникает пополнение

На ночёвку остановились в Ведном, гостеприимной деревне Великого тракта, удалённой от Спарты на тринадцать вёрст. Самый большой постоялый двор не сумел вместить весь отряд, потому Щавель и Карп встали отдельно, а по соседству разместились дружинники.

После ужина Скворец отвёл Михана на собеседование.

— Слышал, ты хочешь в дружину вступить?

Литвин принял кандидата в трапезной за угловым столом у окна. Кроме сотника, в приватном разговоре присутствовали сидевший рядом Сверчок, да переминался с ноги на ногу Скворец, как понял Михан, поручители.

— Очень хочу, — не задумываясь, ответил парень.

— Экзамен придётся сдать. И потом пути назад не будет, — предупредил Литвин, подкручивая ус. — Из органов возврата в народ нет.

— Я готов! — заявил Михан. — Сделаю что угодно. В Тихвине бедовать сил нет, я туда всё равно не вернусь.

— Натворил чего?

— Отец у меня больно строг и повелителен, — признался Михан. — Не любит меня, хотя я у него первый сын. Говорит, что не готов продолжать его дело. Он мясник и всем забоем в Тихвине заправляет, а я кровь не могу пить, и от свежатины меня воротит.

— В дружине тоже кровь придётся проливать, — напомнил сотник.

— Я проливал. Но у вас людей жрать не надо, как Щавель учит. Я так не могу.