Рабы любви
Шрифт:
Ощутив запах ландышей. Ямина вспомнила, как они с отцом гуляли по саду, где воздух был напоен благоуханными ароматами цветов.
Теперь же, ушедший от жизни и вдали от родины, отец все равно выглядел величественно.
Он принял все произошедшие с ними перемены со свойственным ему философским спокойствием.
Он никогда не жаловался, не корил судьбу за то, что несправедливо оказался вовлеченным в войну, которая лично к нему не имела никакого отношения.
Он, как мог, пытался передать своей дочери
— В тяжелые времена к нам на помощь приходит наш разум, — однажды сказал ей отец. — Именно разум дает нам мужество и силу преодолеть страх. А это более важно, чем что-либо другое.
Отец никогда ничего не боялся, подумала Ямина. Опустившись на колени у его смертного одра, она задумалась, боится ли он сейчас за нее. Сам он никогда не прятался от жизненных неурядиц, мужественно принимая все, что преподносила ему судьба.
— Помоги мне, отец, быть такой, как ты, — взмолилась Ямина. — Дай мне силу, если мне суждено умереть, встретить смерть без страха, с гордо поднятой головой.
Эта молитва исходила из ее сердца. Ямина знала, что именно этого ожидал бы от нее отец в любых обстоятельствах, какими бы трудными они ни были.
Затем, продолжая молиться, она мысленным взором увидела окровавленное лицо человека, которого тащили через весь базар. Интересно, кричал ли он или сопротивлялся, когда его вытащили из укрытия?
Возможно, он был из породы мучеников — тех, что шли на смерть с улыбкой на лице, бросая вызов своим палачам.
«Смогу ли я быть такой?» — спрашивала себя Ямина, но ее мысли уклонялись от ответа на этот вопрос.
— Помоги мне, отец! Помоги! — молилась она.
Девушка вновь прочитала молитву об усопших, которую когда-то произносила над гробом матери.
Но сейчас не будет ни службы, ни священника.
Ее отец не сможет получить последние церковные обряды, и все же она чувствовала, что это не важно для Великого Будущего, где — она была уверена — он сейчас находился, в безопасности и свободный от всякой боли.
Ямина произнесла последние слова заупокойной молитвы:
«Упокойся с миром. Аминь»
Затем она поднялась на ноги, перекрестилась и в последний раз взглянула на отца, которого так любила и который любил ее.
В последние годы они стали очень близки, а здесь, укрываясь в крошечном турецком домике, они стали ближе друг к другу, чем когда-либо.
Иногда им даже не было нужды разговаривать; каждый знал, о чем думает другой.
Часто, рассуждая на интересующие их темы, они даже забывали, где находились, словно мысленно уносясь в прошлое — в Византийскую империю, в Древний Китай или Египет времен фараонов,
«Кто теперь будет говорить со мной обо всем этом?» — печально подумала Ямина.
Затем она поняла, что время идет. В последний раз
Хамид держал в руках чадру. Он молча закрыл ею лицо Ямины, а затем накинул ей на плечи черную паранджу.
— Вы немного подождете, госпожа? — спросил он.
Ямина кивнула, не в силах произнести ни слова.
Хамид поднялся наверх. Ямина слышала его шаги; она знала, что он разливает купленный на базаре керосин на полу вокруг кровати.
Затем он спустился в кухню и облил керосином пол, мебель и стены.
Наконец он молча открыл дверь, и Ямина вышла.
Па улице ее уже ожидал присланный из гарема паланкин. Он был похож на носилки, на которых в курортном городе Брайтоне, в Англии, носили старушек.
Глухонемые отвели взгляд, когда Хамид помогал Ямине забраться в паланкин. Затем красные шторы плотно задвинулись, и никто из прохожих не смог бы разглядеть, кого несут в паланкине.
Глухонемые уже собирались взяться за длинные шесты паланкина, но Хамид жестом попросил их подождать и вернулся в дом. Подглядывая в щелку между шторами. Ямина поняла, что он собирается сделать, и затаила дыхание.
Через несколько секунд она увидела в окнах первого этажа золотисто-алое пламя, которое разжег Хамид. Через секунду он вышел из дома, закрыв за собой дверь. Старый слуга подошел к паланкину и подал глухонемым знак поднимать его и отправляться вниз по холму.
В этот момент весь разлитый Хамидом керосин загорелся, и языки пламени вырвались через окна и дверь.
Прежде чем по команде Хамида пуститься в дорогу, глухонемые удивленно обернулись в сторону горящего дома.
Оглянувшись, Ямина увидела пламя в окнах второго этажа; оно уже перебиралось на крышу.
Выше и выше, сильнее и сильнее, огонь разгорелся до такой степени, что его рев стал слышен на расстоянии, и он, казалось, освещал весь квартал.
Люди выбегали из домов, чтобы посмотреть, что происходит.
К этому времени они уже почти скрылись из виду, и Ямина задернула шторы, более не желая смотреть на пожар.
И все же, почти непроизвольно, словно почувствовав, что теперь паланкин несут по дороге к городу, она наклонилась к шторе, чтобы бросить взгляд на свое последнее пристанище.
Кипарисы загораживали ей вид, но все же сквозь их темные ветви было видно красное зарево.
Ямина подумала, что это был величественный погребальный костер, который наверняка понравился бы отцу.
«Ты умер в сиянии славы, папа» — хотела сказать ему Ямина, и ей почти показалось, что он услышал ее слова и улыбнулся в ответ.
Затем, прежде чем задернуть шторы и откинуться на спинку сиденья в полутьме паланкина, она взглянула на дорогу и увидела, что в их сторону едет мужчина на коне.