Рабы любви
Шрифт:
— Это заложено в их натуре, — объяснял отец. — Вот почему ходит столько легенд о жестокости и убийствах, совершенных в Серале. Некоторые из них, может быть, и соответствуют истине, но я склонен верить, что все остальное — вымысел.
— А мы когда-нибудь узнаем, как было на самом деле? — поинтересовалась Ямина.
— Вряд ли, — сказал отец. — Похоже, что британский посол недавно убедил султана значительно изменить свой дворцовый протокол. В прошлом иностранные гости, которых он принимал, вначале должны
— Надо же! — воскликнула Ямина.
— Как ты знаешь, мусульмане — фанатичные поборники чистоты, — улыбнулся отец. — Вымытых перед вступлением в священные покои посетителей облачали в роскошные одежды и поднимали на носилках к трону султана. С каждой стороны их поддерживали царские сановники.
— Зачем? — удивилась Ямина.
Отец рассмеялся.
— Видимо, считалось, что они должны оцепенеть от благоговейного почтения.
— Что же происходило дальше? — полюбопытствовала Ямина.
— Те, кто посещал султана, рассказывали мне, что им удавалось лицезреть лишь один унизанный кольцами палец, протянутый сквозь щелочки в занавесях трона.
— Каких занавесях? — спросила девушка.
— Я покажу тебе картинку, — сказал отец. — Это нечто вроде гигантской кровати на четырех столбиках с серебряной рамой, украшенной причудливыми узорами из драгоценных камней, изумрудов и рубинов размером с куриное яйцо. Парчовые занавеси жесткие и плотные — они расшиты жемчугом и золотыми нитями.
После рассказанных отцом историй Ямину очень заинтересовал Сераль и заточенные в нем женщины.
Она узнала, что их число превышало три сотни, но точное количество обитательниц султанского гарема не известно никому.
И теперь, хотя это казалось невероятным, Хамид предлагал ей отправиться в место, о котором кто-то однажды сказал: «Наслаждение — это религия, а султан — это бог».
— Я не могу… не могу! — прошептала Ямина.
И все же, разве у нее есть выбор? Ждать, пока турецкие власти или, что еще ужаснее, разъяренная толпа вытащит ее из укрытия? Убежать за пределы города, чтобы умереть голодной смертью? Сдаться на милость англичан?
Она знала — хотя вряд ли призналась бы в этом самой себе, — что к ней отнесутся учтиво и, наверное, даже благородно, если она отправится к послу и расскажет, в какой ситуации оказалась. Но разве он сможет сделать что-то для нее и не станет передавать турецким властям?
И тогда ее посадят в тюрьму, если не казнят за шпионаж.
«У меня и впрямь нет выбора», — сказала себе Ямина.
И все же она вновь задрожала при мысли о том, что ей придется отправиться к Михри и оказаться в самой ужасной и самой скандально известной тюрьме в мире.
В гареме «посланника Аллаха на земле, последователя Пророка, повелителя повелителей».
Она поняла, что Хамид ждет
— Зачем ты все это для нас делаешь, Хамид? — спросила Ямина, следуя ходу своих мыслей.
— Вы сделали ваш дом моим домом, — ответил Хамид. — Господин и вы, госпожа, — это мой народ.
Он произнес эти слова с такой искренностью, что Ямина почувствовала, как на ее глаза навернулись слезы.
— Что нам делать с господином, Хамид? — беспомощно спросила девушка. — Его нужно похоронить, но где? Как найти священника, при этом не выдав себя?
— Думаю, госпожа, — ответил Хамид, — что, когда вы уйдете, мы подожжем дом!
Ямина в ужасе вскрикнула, но затем поняла, что это будет вполне разумным поступком.
Кроме своего естественного желания похоронить отца в освященной земле, она должна была подумать и о Хамиде.
Если бы выяснилось, что он укрывал русских, и прислуживал им, его жизнь мгновенно оказалась бы под угрозой. Кроме того, наверное, что-то восточное в крови Ямины одобрило предложение устроить погребальный костер!
Возможно, сам отец одобрил бы эту идею, подумала девушка. Он часто жаловался, что смерть безрадостна, а похороны мрачны.
Однажды, много лет назад, он сказал дочери:
— Мне ненавистна сама мысль о том, что человека кладут в яму в земле. И когда я увидел, как гроб моего отца ставили в семейный склеп, то подумал, что это не менее неприятно. Но разве есть какие-нибудь другие возможности?
Это была случайная мысль, но теперь она вернулась, и Ямина знала, что у нее есть ответ.
Они с Хамидом подожгут дом, и языки пламени взовьются до небес. От тела ее отца останется лишь пепел, и оно избежит ямы в земле или мрачного склепа.
— Ты прав, Хамид, — произнесла она вслух. — Именно это мы и должны сделать.
— Если госпожа позволит, я сейчас пойду договариваться с Сахином. Не открывайте дверь, пока я не вернусь.
— Иди, и да пребудет с тобой Аллах, — ответила Ямина принятым на Востоке благословением, и на мгновение серьезное лицо Хамида озарилось счастливой улыбкой.
— В один прекрасный день, госпожа, мы вернемся домой.
— Непременно! Но, что бы ни случилось со мной, Хамид, — сказала Ямина, — ты должен вернуться, а когда мои родственники приедут из Санкт-Петербурга, мой дядя и его сыновья… мои кузены, чтобы узнать, что случилось, расскажи им обо всем, что ты сделал для господина и для меня.
Хамид низко поклонился, что вполне типично для жителей Востока, когда они растроганы. Затем, больше ничего не говоря, он вышел из дома и закрыл за собой дверь.