Рабы
Шрифт:
— Когда он прыгнул в яму, чем-то случайно проткнул ногу, — ответил за него подбежавший к ним Хасан.
— Во-первых, не чем-то, а совершенно точно — прялкой, — сердито заговорил Нор-Мурад. — Во-вторых, я потерял очень много крови и у меня отнялась нога.
— Разве ты был без обуви? — удивился Сафар-Гулам.
— Хорошо, что она еще раньше соскочила с ноги, иначе пришлось бы чинить и обувь.
— Вот и хорошо, а нога твоя без починки заживет, — пошутил подошедший Эргаш.
— А что я буду кушать? Пока
— Что за пенсия за инвалидность? — встревожился Эргаш.
— Если вы обещали Хаджиназару за укушенный палец выдать пенсию, то почему же не хотите давать ее мне? — озабоченно и серьезно ответил Нор-Мурад.
— Кто сказал, что Хаджиназару собираемся давать пенсию? — рассмеялся Эргаш.
— Не знаю, кто-то из пионеров.
— Хаджиназару органы революционной законности назначат в исправительном доме уголовный паек, — сказал Хасан.
Все рассмеялись.
— А ну, покажи, я посмотрю, что у тебя за рана? — наклонился Сафар-Гулам к Нор-Мураду.
— Ой, ой, не трогайте! — схватился тот руками за ногу.
— Что, совсем невмоготу? — подбежал Гафур. Сафар-Гулам снял тряпку и увидел, что ранка совсем не глубокая, кровь уже подсохла.
Увидев, что обман ему не удался, Нор-Мурад решил перевести все на шутку:
— Вас, большевиков, не проведешь. — Он поднялся и пошел. Остальные, хохоча, пошли за ним.
Когда колхозники вышли, Хаджиназар оглянулся. Он увидел Науруза и Хамида, по-прежнему стоявших на краю опустевшей ямы.
Хозяин свирепо закричал на них:
— Бездельники! Чего стоите? Чего хлопаете глазами? Засыпайте эту яму! На что мне яма посреди двора? Сровняйте ее с землей! И конец!
11
И снова наступила весна. В ночной темноте зацвели абрикосы, наполняя воздух горьковато-нежным запахом.
Сын Эргаша Хасан после собрания пошел вместе с Фатимой.
— Как тебе нравится это собрание? — спросил Хасан.
— Мне было очень интересно. Замечательны указания партии, изложенные в докладе. Ликвидация кулачества как класса на основе сплошной коллективизации. Уничтожение кулацкой уравниловки в распределении доходов, борьба за высокую производительность труда. Я думала о большом колхозе с колхозными стадами скота, с колхозным птицеводством. В деревне появятся ученые колхозники, чтобы правильно вести земледелие, скотоводство, сады. Вокруг них образуются активы любителей. А ведь среди крестьян у каждого есть любовь к тому или другому, — одни любят сады, другие — птицу, третьи — скот. Как вырастут люди! Как одно потянет за собой другое. В жизни откроются такие возможности, каких мы и не предвидим сейчас!
— Да, — ответил Хасан, — наша партия указывает нам единственно верный путь, она раскрывает перед нами огромные перспективы к нашему всестороннему развитию, к зажиточной, богатой
Они шли по безмолвной, безлюдной улице между глиняных низеньких стен и чувствовали, какой огромный могущественный мир впереди принадлежит им.
Молча, мечтая, они шли рядом, взволнованные и серьезные.
Так дошли до перекрестка.
Здесь остановились.
— Ты домой? — спросила Фатима.
— Нет, сперва провожу тебя.
Он взял ее крепкую мускулистую руку и пошел с ней рядом в сторону ее дома. Они шли тихо.
Ночь стояла темная, беззвездная, прохладная, полная запахов, — ночь ранней весны.
Рука двадцатилетнего Хасана крепко держала руку восемнадцатилетней Фатимы.
Мечты Фатимы странно переплетались, — мечты о чем-то огромном, вновь понятом сегодня на собрании, и о чем-то другом, тоже близком сердцу, но очень простом и тоже большом. И казалось: одно без другого не складывается в мечту, а вместе это выходило так замечательно, что казалось несбыточным.
— Мне не понравилось выступление Шашмакула.
— Какое?
— Когда он назвал Садыка кулаком. Какой же Садык кулак? Был середняком, а теперь активный колхозник.
— У Шашмакула есть цель так говорить.
— Какая?
— Когда-то Шашмакул был сторонником сплошного посева хлопка. Тогда Садык говорил, что часть земель надо отвести под кормовые травы. Рассердившись, Садык сказал тогда Шашмакулу: «Ты пастух и крестьянских дел не знаешь». Потом был указ о посевах наряду с хлопком и других культур. Садык оказался прав. С тех пор Шашмакул затаил на Садыка обиду. Каждый раз говорит что-нибудь против.
— Шашмакул называет середняка кулаком, это как раз на руку кулакам, а с другой стороны, он защищает, как может, Уруна-бая Кальячи.
— Ну, это бесполезная затея. Если в районе есть всего сотня кулаков, то и в этой сотне первым выйдет Урун-бай. Если в районе всего один кулак, — это будет все тот же Урун-бай.
Рука Фатимы дрогнула в руке Хасана. Фатима спросила:
— А дочь его?
Хасан помолчал, раздумывая.
— Нет, его дочь я не могу считать принадлежащей к кулакам.
Рука Фатимы попыталась выскользнуть из рук Хасана, но Хасан еще крепче ее сжал.
— Фатима, когда ты оцениваешь человека, не поддавайся личным чувствам. Я знаю, что Кутбийю ты не любишь. Но я не могу говорить неправду, чтобы лишь угодить тебе. В истории нередко случалось…
— Довольно истории. Говори свою правду покороче. В чем твоя правда?
— Она в том, что Урун-бай — кулак, купец, ростовщик, классовый враг, но его дочь Кутбийа не может считаться кулачкой.
— Как же это — член кулацкой семьи и не кулак?