Рабы
Шрифт:
— Но ведь Кутбийа давно ушла из отцовского дома. Живет с бедной теткой, вдовой. Учится в советской школе.
— Ты считаешь, что, уйдя к бедной тетке, она ушла из-под родительского влияния?
— Да, я думаю так.
— На каком основании?
— Она не закрывает лицо. Родители не разрешили бы ей сбросить паранджу.
— Может быть, она сбросила паранджу, чтобы поймать в свои сети какого-нибудь комсомольца?
— Вот ты и выдала себя! — торжествующе воскликнул Хасан. — Если двое людей любят друг
— Прости! — сухо и твердо сказала Фатима. — Ты меня не понял.
Они дошли до ворот Фатимы.
Высвободив свою руку из руки Хасана, Фатима попрощалась.
— Больше не будем говорить об этом… И вошла в дом.
Хасан Эргаш возвращался в темноте, и какое-то тяжелое чувство давило его. Он не мог разобраться в этом чувстве. Разговор с Фатимой чем-то встревожил его.
Он не решил еще, куда идти: домой спать или в красную чайхану, где, может быть, встретится Кутбийа? Нет, ему хотелось побыть одному.
Маленькие, узкие деревенские улочки вывели Хасана в степь.
Было прохладно, но Хасан расстегнул ворот рубашки.
Чистый, свежий степной ветер, запах зацветающих садов наполнили Хасана радостным, счастливым волнением.
Хасан присел под огромным старым карагачем, раскинувшим свой просторный, темневший в ночи шатер.
«Есть ли у Фатимы основания упрекать меня?»
Он подумал:
«Есть. Она меня полюбила и решила жить со мной. Но когда заметила, что Кутбийа мне милей, стала ревновать. Ей обидно. Прав ли я?
Я не говорил Фатиме, что думаю на ней жениться. Я, правда, думал об этом, но ей не говорил. Я с Фатимой ничем не связан. Я люблю ее, но как товарища детских лет. Нет, я ничем не связан с Фатимой».
Так, освободив себя от Фатимы, он задумался о Кутбийе: «Кутбийа меня любит. Так любит, что и мое сердце зажгла. Только при такой горячей любви можно жить друг с другом. А не нарушит ли жизнь с ней моих ленинских принципов? Нет!» — подумал он.
Хасан снова перебирал все доводы, торопясь отбросить те, что смущали его. Он подбирал доказательства для тех, которые укрепляли права Кутбийи на жизнь с комсомольцем.
«Нет, не нарушит! — решительно успокоил он себя. — Хотя я люблю ее, но комсомол я люблю сильнее. Если я замечу в ней черты, враждебные комсомолу, я немедленно от нее уйду.
А есть ли польза от женитьбы на Кутбийе?
— Есть! — Он поторопился собрать все доказательства, не желая думать об отрицательных доводах. — Она отошла от родителей из-за любви ко мне. Живя с ней, я воспитаю в ней колхозницу, ударницу,
Он уже не мог усидеть под карагачем.
Он вскочил и, перепрыгивая наугад через канавы, поспешил к красной чайхане, где по вечерам собиралась молодежь почитать газеты, поговорить, поиграть в шахматы.
Хасан уже подходил к красной чайхане, когда какая-то тень оторвалась от стены и кинулась ему навстречу. Сердце дрогнуло. «Классовый враг?» Он схватился было за револьвер.
Но аромат духов, шелест бухарского шелка, нежные быстрые руки, тронувшие его распахнутую грудь, сразу окружили и одурманили его.
— Кутбийа! Ты до сих пор здесь? — Сердце его билось, готовое вырваться из груди и взлететь вверх, как голубь.
— Где же мне быть в эту ночь? В такую ночь, когда решается, что ждет меня — жизнь или смерть, счастье или горе, — куда я пойду в эту ночь? Я тебя ждала, чтоб ты мне ответил. Желанный ответ — жизнь. Нет — тогда могила!
— Пусть в могилу отправляются твои отец и мать и все наши классовые враги! А ты, отдавшаяся сердцем нам, достойна цвести в цветнике социалистической жизни!
Услышав это, Кутбийа вскрикнула:
— Желанный ответ! — и прижалась к нему. Хасан обнял ее.
— Уйдем, здесь нас увидят.
Он повел ее в темноте под низкими ветвями раскидистых зацветающих деревьев.
Теми же узенькими улицами они вышли в степь.
Бок о бок, рука об руку, безмолвные, прислушиваясь к биению своих сердец, они шли, овеянные прохладным, весенним, ароматным ветром.
Они опустились на землю под черным покрывалом старого карагача.
— Ты обещала ждать меня в чайхане. Почему ж оказалась на улице?
— Я до конца вашего собрания сидела в чайхане. А когда туда пришел народ, вышла на улицу, чтоб никто не видел нашей встречи. Почему ты так долго не шел?
— Я вышел вместе с Фатимой. Наш враг не дремлет. Я не мог отпустить ее одну по ночной улице. Я ее проводил и пошел к тебе.
— Ты все еще не разлюбил ее?
— Я ее не любил, поэтому не мог и разлюбить.
— А все говорили, что ты ее любишь.
— Правильно, люблю, но как товарища по работе и по убеждениям. Когда надо, я всегда готов ей помочь в любом деле. Но жениться на ней не собираюсь.
— Она мне не нравится.
— Это потому, что ты дочь кулака и мещанка. А она — дочь труда и комсомолка. Тебе до нее — длинная дорога. Когда ты со мной перевоспитаешься, привыкнешь работать, отбросишь мещанские привычки, тогда оценишь Фатиму, полюбишь ее…
Кутбийа спросила грустно и озабоченно: